Анна Федорова - Кровь и вода. Допотопное фэнтези

Это могло вызывать у их бывших создателей только одно – ярость. Рыцари Холодной Короны, как иначе называли Рыцарей Цитадели, всегда были мишенью для самой сильной ненависти, возможной на уровне изначального бытия. Хранитель иногда вспоминал об этом (когда очередной мир превращался в пыль) и удивлялся, что такая мощная, концентрированная ненависть неспособна навредить Цитадели.

– Но зачем они каждый раз начинают сначала – создают миры, обреченные на гибель? – когда-то спросил Мастема у Хранителя.

В тот день Хранитель не принял никакого облика, предпочитая говорить с Мастемой голосом Башни, сквозь ее негромкую, слегка печальную музыку.

– Да, я тоже как-то раз задал этот вопрос. Получив ответ, я понял, что ответ был очевиден. А что бы ты делал на их месте?

Мастема рассмеялся.

– Да, я понял. Если они не будут этого делать – исчезнет смысл их существования. Верно?

– Примерно так. Создатели миров, не создающие миров – довольно жалкое зрелище, согласен?

– Они и так представляют собой жалкое зрелище, – презрительно заметил Мастема. – Они никак не могут нам помешать.

Голос Башни изменился. В нем зазвучали нотки стали и камня, зазвучали предупреждающе, как будто Мастема подошел к опасному краю:

– Не совершай этой ошибки. Не пытайся презирать тех, от кого зависит твоя жизнь. Если они действительно перестанут создавать миры или научатся делать их неуязвимыми для нас – Цитадели конец.

– Я понимаю, – недовольно ответил тогда Мастема. Первое время эта мысль никак не укладывалась у него в голове. Пришло время, и он по-настоящему поверил, конечно. После Четвертого Крушения, заледенившего пугающе большую часть средних уровней Цитадели – в те дни дела были так плохи, что Мастема мысленно приготовился попрощаться с жизнью. Наблюдая, как истончаются дороги, останавливаются колеса, бессильно стихает ветер, ломаются шпили на башнях, не выдерживающие внезапного перепада температуры, Мастема был уверен, что Цитадели действительно приходит конец.

Но они выдержали, и вместе с чувством победы пришло еще одно: холодное понимание того, что Садовники здесь ни при чем. Четвертое Крушение было просчетом Цитадели, а не тщательно спланированной атакой. Да, атак не было никогда. Ни тени внешней угрозы. В своих мирах творцы сражались как могли, но никогда не переносили войну за их пределы. «Почему?» – спросил Мастема и не получил ответа. Хранитель не знал, как именно защищена Цитадель. Возможно, ее нельзя найти. Возможно, в нее нельзя проникнуть. Но рыцари, покидавшие ее пределы, всегда легко находили дорогу назад, просто повинуясь ее Зову. Возможно, дело было именно в Зове. Откуда он исходил – неизвестно. Что будет, если он смолкнет? Плохой вопрос, потому что ни Хранитель, ни другие члены Совета не знали на него ответа.

Хранитель надеялся, что узнает о Цитадели больше, если доживет до возвращения ее создателя. Или будет правильнее сказать «архитектора»? Или «владыки»? Хранитель даже не знал, как его (или ее?) называть. Он получил ключи из рук предыдущего Хранителя, а тот – из рук предыдущего, цепочка уходила в бесконечность, и в распоряжении рыцарей не было ничего точнее смутных, обрывочных легенд. Он чувствовал, что некоторые тайны Цитадели принципиально непостижимы.

Но Историк придерживалась другого мнения. Она всегда говорила: «Нас не могли оставить вот так, без ключей. Мы плохо ищем или плохо думаем, но я уверена: все секреты Цитадели заключены в Цитадели. Вы же видите, какова природа этого пространства: да, нам все время нужна энергия извне – в отличие от тех миров, что создают Садовники; но зато Цитадель неизмеримо сложнее и разумнее. В тех мирах свобода воли – у людей. У нас иначе: в некотором смысле Цитадель сама обладает свободой воли и просто позволяет нам делать вид, что мы ей управляем. Она все знает про себя сама. А мы просто должны искать».

Воззрения Историка, хотя с первого взгляда и казалось, что они запутывают ситуацию еще больше, пользовались определенной популярностью среди членов Совета. Алоцер – Рыцарь, отвечавший за все средние уровни, например, был абсолютно убежден в правоте Историка. Один из лучших архитекторов подтверждал это: «Иногда мне кажется, что Цитадель сама решает, где и что строить, и если я не пытаюсь ее услышать, наказывает меня за неповиновение – здания разрушаются без видимых причин». Так недавно случилось на Уровне Сумерек – стоило положить последний камень, и башня тут же мягко рассыпалась на глазах изумленных сервов.

Хранитель возражал: «Если довести эту точку зрения до предела, то можно ничего не делать, а просто ждать, пока Цитадель прикажет. Как камень и воздух могут приказать? Даже если они пронизаны магией. Нет, Цитадель ждет наших действий и решений. Впрочем, все наши мысли должны быть направлены на ее благо».

Мастема припоминал: задолго до того, когда он удалился на Уровень Черного Шума, чтобы в тысячный раз подумать о своей трагической ошибке и о своей потере, Совет напряженно ждал известий от Садовников. Разумеется, Садовники никогда не извещали Цитадель любезным письмом: «Мы собираемся создать новый мир, добро пожаловать». Но по магическим возмущениям на уровне изначального бытия предсказатели Цитадели могли с некоторой точностью определить, чем Садовники заняты: еще зализывают нанесенные им в прошлый раз раны или уже собирают силы, чтобы попробовать снова. Да, похоже, Леонард со своими Рыцарями уже отправился вниз, в очередной мир второго порядка; Мастема помнил об этом смутно, в те дни ему было не до этого.

Мастема и предположить не мог, какую роль предложит ему Хранитель в этот раз. Будь он на месте Хранителя, Мастема отправил бы самого себя в самый дальний уголок Цитадели вечно заниматься самой однообразной, утомительной работой: например, управлять безликими. Или стать безликим самому. Неудача, постигшая Мастему недавно, была настолько ужасной (а к тому же, нанесла вред самой Цитадели, навлекла позор на Хранителя и ухудшила его позиции в Игре), что он даже не искал оправдания. Он не мог придумать оправдания даже в собственных глазах, и это грызло его – мало-помалу, день за днем. Еще страшнее было понимать, что он сделал бы это снова, если бы была хоть малейшая надежда на успех – так сильна была та запрещенная Кодексом страсть.

Его облик оставался прежним, но за прямой осанкой и благородным лицом – признаками безупречного Рыцаря – пряталась томительная неуверенность, если не страх. Мастема боялся, что теперь не сможет доверять себе. Что уж говорить о том, станет ли доверять ему Совет. В последнюю их встречу Историк смотрела на него как на грязь под ногами. А Хранитель, должно быть, стыдится сына.