Анна Федорова - Кровь и вода. Допотопное фэнтези

Поэтому, оторванный от своих тяжелых размышлений голосом из Башни, Мастема непозволительно долго медлил перед дверью-водопадом, бездумно глядя на стекающую вниз воду. Наконец он вытянул перед собой руку – на перчатку налипла пыль с нижних уровней, как знак скорби – и коснулся еле заметного выступа справа от двери.

Башня встретила его сменой музыки: вместо певучей протяжной мелодии, что смутно слышалась через дверь, на Мастему навалилась басовитая какофония. Хоть он и был сыном Хранителя, его желаний Башня не выполняла – напротив, усиливала его муку, вместо того, чтобы успокоить.

Рядом с Хранителем виднелась еще одна фигура. Историк. Она встретила его презрительным взглядом – седая, невообразимо старая на вид высокая женщина, закутанная в одежды, напоминающие клочья облаков. Ее облик никогда не менялся. Увидев Мастему, она еле кивнула ему.

Хранитель стоял спиной к входу. Мастеме вдруг показалась, что он сейчас обернется, и у него не окажется лица – только смутный контур вместо различимых черт. Когда Хранитель испытывал гнев, его лицо дрожало, как горячий воздух, ежесекундно меняясь. Оторвать взгляд от этой бесконечной мозаики было невозможно. Говорили, что в лице Хранителя живет память обо всех лицах, когда-либо появлявшихся в Цитадели.

Забавно, что у безликих с нижних уровней и Хранителя была эта общая черта: отсутствие своего лица. Получая ключи от Башни, Хранитель прощался со своим именем и лицом, символически отказываясь от своей личности во имя Цитадели – как бы растворяясь в ней. Этот ритуал повторялся очень редко (чаще всего Хранители живут долго), но каждый раз после него Цитадель как будто укреплялась: каждая линия, каждый камень становились вибрирующе-живыми, даже слишком реальными, вплоть до рези в глазах.

Мастема вдруг подумал, что Хранитель может показать ему лицо сестры. Эта мысль одновременно отталкивала и притягивала – так манит людей большая высота, обещая сладкое падение вниз.

Однако Хранитель, очевидно, думал вовсе не о том, как бы усилить и без того ужасные душевные терзания Мастемы. Без предисловий, продолжая начатый на расстоянии разговор, он коротко и резко сказал:

– Ты знаешь, что некоторое время назад Садовники создали новый мир.

Он сделал небольшую паузу, ожидая вопроса, но Мастема почтительно молчал.

– Они решили объединить усилия. Мы чувствуем в этом мире намерения троих – возможно, самых сильных – Садовников. И тем не менее, они снова начали с сада.

– Да, – подала голос Историк. Она умела упрекать, даже соглашаясь. – Они всегда начинают с сада. Это их идеал.

– Мы решили дать тебе шанс, сын. Я поручаю тебе отправиться в этот мир – сейчас там действуют Леонард и его Рыцари. Он скажет тебе, что делать.

– Я была против этого решения, – заметила Историк. – Мастеме нельзя поручать сколько-нибудь важное дело. Я сомневаюсь, что ему можно поручить даже телегу с камнями – когда Рыцарю, отвечающему за дороги, его предложили, Гаап поспешно отказался.

Слушать это было унизительно, но Мастема по-прежнему молчал, подумал только: «Мне повезло, что мой отец – Хранитель».

– Приступай к делу, – закончил мысль Хранитель. – Если ты справишься, прошлое будет забыто. Полностью. И мы вернем тебе право участвовать в Игре, конечно.

– А ее вы не сможете вернуть? – Мастема сразу же пожалел, что сказал это, но было поздно. Хранитель поглядел сквозь него и ответил:

– Рыцарю Холодной Короны подобает держать себя в руках. Наш разговор закончен.

Историк ухмыльнулась и развела руками. «Вы же видите, что он безнадежен», – говорил ее жест.

Мастема сделал ритуальный поклон – рука идет к губам, потом к сердцу, глаза опущены в пол – и покинул Башню.

Хранитель смотрел ему вслед – совсем недолго. Музыка превратилась в марш. Историк, продолжая ядовито улыбаться, подобралась поближе к Хранителю и тихо, но страстно заговорила о чем-то.

Выходя из дома, трудно было не споткнуться. Три каменных ступеньки, ведущие вниз, к дороге, давно расшатались – и если наступать не в середину, а на края, камень опасно балансировал под ногами. «Зато мы заранее услышим, если ночью придет кто-то чужой, – смеялась мать Анны. – Наступит на краешек и упадет». Впрочем, такая же судьба ждала и доброго гостя, но в последнее время в этом доме совсем не бывало гостей. Да и в соседних домах редко слышались звуки праздников.

Лето было необыкновенно жарким. Земля, хоть и привыкшая к солнцу, совсем рассохлась и покрылась трещинами. Ночами тоже висела душная тишина. Анна ложилась спать с закатом, выигрывая таким образом пару часов прохлады перед рассветом – было бы хорошо использовать их для молитвы, но и другие дела торопили, не ждали. Впрочем, хотя бы четверть этого времени она все равно тратила на разговор с Богом – без этого днем все валилось из рук, а то и нападал беспричинный страх.

В тот вечер и сон к ней не шел, несмотря на усталость. Анна смотрела в окно на плохо выбеленную стену соседского дома и слушала звуки засыпающей улицы. Медленно проехала повозка – судя по жалобному скрипу, тяжело нагруженная. Тут же, едва затих скрип – быстрые мелкие шаги. Наверное, женщины спешат домой, подметая краями одежды дорогу.

Следующие звуки было не спутать ни с чем. Солдаты – уверенные, тяжелые, ритмичные шаги. Идут, выполняя приказ, а не возвращаются обратно после задания – в ритме шагов и в молчании чувствовалась решимость. Отец Анны тоже был солдатом; она едва помнила его лицо, но могла хорошо представить себе, как он идет по таким же пыльным улицам. Только где-то не здесь, где-то в чужих краях. Возможно, и сейчас – где-то там, идет по разбитым дорогам, под солнцем, может быть, рядом с друзьями.

– Сюда! – раздалась команда. На стене соседнего дома зашевелились тени. Видимо, у них с собой факелы, успела подумать Анна, удивленно приподнимаясь на локте.

Дверь соседнего дома затряслась от нетерпеливого, требовательного стука. Закричала женщина.

Анна бесшумно подошла к окну и выглянула на улицу. Всего пять человек, но… присмотревшись к ним в неровном свете факелов, она отпрянула от окна, зажимая рот руками. Гвардия Ангелов. Гвардия Ангелов на нашей улице. Ей захотелось вернуться в постель, свернуться комочком, не видеть и не слышать. Но это было бы такой трусостью.

Она не раз желала, чтобы кто-нибудь окоротил Ребекку и ее мужа, но не так же. Если к ним пришла Гвардия Ангелов – их часы сочтены. Анна поспешно встала на колени и попробовала помолиться, но в сердце смешивались страх и месть, как мутная вода, не пропуская чистых мыслей. Анна попросила о милосердии для этой семьи, сказала, что прощает их, повторила это еще и еще раз – бесполезно, слова звучали неискренне, плоско. За окном снова послышался крик – на этот раз мужской голос то ли требовал, то ли умолял.