Саида Абанеева - Богов любимцы. Том 3

– Прения сторон окончены. Суд удаляется на совещание, – сказал Артакс и вдруг спросил, указывая вдаль. – Что делает тот человек?

– Ковыряется в навозной куче, – брезгливо поморщившись, ответил Дон-Жуан.

– Удобряет свой виноградник, – ответил дон Алонсо.

– Ну вот вам и решение вашего спора. Каждый видит в окружающем мире то, что хочет видеть. А женщина, подобно жидкости, принимающей форму сосуда, в который ее наливают, становится всецело тем, чем хочет видеть ее мужчина.

– Воистину, Соломоново решение, – недовольно буркнул Дон-Жуан, а дон Алонсо спросил:

– Быть может, вы не откажетесь разрешить еще один вопрос?

– Если это будет в моих силах.

– Мы не можем придти к согласию, что же является главным побудительным мотивом человеческой деятельности. Дон Жуан отдает пальму первенства желанию, а ваш покорный слуга – долгу.

– Я не вполне улавливаю суть противоречия. Вами, дон Алонсо, владеет желание выполнить свой долг, вы, Дон-Жуан, считаете долгом следовать своим желаниям. Разница не так велика, как вам кажется, поскольку и в том, и в другом случае вы стремитесь к удовольствию. Ибо удовольствие, которое испытывает человек, честно выполнивший свой долг, ничуть не меньше того удовольствия, которое испытывает человек, удовлетворивший свое желание. Только не пытайтесь навязать друг другу свое представление о счастье. Ибо счастье исчезает там, где возникает принуждение.

Артакс снял шляпу, отвесил учтивый поклон обоим идальго и пошел своей дорогой.

Дон Алонсо кивнул Дон-Жуану и, дав шпоры Росинанту, поскакал к холму, на котором махала крыльями ветряная мельница. Дон-Жуан проводил его насмешливым взглядом и последовал за проходившей мимо и озорно подмигнувшей ему селянкой.

Танаис проснулась с ощущением, что ее всю ночь избивали палками, и со стоном села на постели.

– Надо его найти, – прошептала она и услышала тихий голос.

– Не надо. Я здесь. Говори.

Тантрик сидел в углу хижины, поджав под себя ноги.

– Кто дал тебе эту силу?

– Я сам. В этом мире никто никому ничего не дает. Человек должен сам решать, чего он хочет, и брать это, если хватит силы взять.

– Но каким образом?

– Надо думать. Много. Очень много. Все – в голове. Весь мир. Все люди. Даже Бог. Все – в голове. Надо только научиться ею пользоваться. Для мысли нет времени и расстояния. Я обладаю всем, о чем я мыслю, и поэтому я ни в чем не нуждаюсь. Я могу все, и поэтому я ничего не хочу. Ибо нет смысла желать тому, кто может все.

– И ты способен оживлять даже камни?

– Я понимаю, к чему ты спрашиваешь об этом… Я могу оживить твою статую… Но я не стану делать этого. Он должен сам. Он может сам. Надо сильно желать.

– Тебе открыто будущее?

– Я в нем живу.

– Тогда скажи, что мне следует делать?

– Жить.

– Но у меня есть долг!

– Жизнь и есть твой главный долг. Живи. Думай. Твори. И ты постигнешь тайну бытия. Здесь нет учителей и нет советчиков. Не слушай никого. Это – твоя жизнь, а не моя. И только от тебя зависит, что ты из нее сделаешь.

– Но Мир погибнет, если я не спасу его!

– Это – не твое дело. Не ты его спасешь.

– Значит, он все же будет спасен?

– Если не позволит злому началу взять верх над собой.

– Ты не знаешь или не хочешь говорить?

– Будущее – не одно. Одно – только прошлое. Будущее складывается из выбора каждого человека, и один-единственный выбор способен изменить лицо мира. Судьба – это развилка дорог. Человек сам выбирает, по какой идти. Он мог пойти прямо, но он свернул направо, и этим изменил весь ход истории. Ты понимаешь?

– Кажется, да. У дерева – один ствол и множество ветвей. Если продолжить их до бесконечности, это и будет картина Времени и Судьбы.

– Ты поняла. Я вижу. Все зависит от выбора, – повторил тантрик и исчез, но из пустоты прозвучал его голос. – Делай свое дело. Судьбе надо помогать.

Танаис отправилась в храм и приступила к новой статуе, но вскоре заметила Садасива, который стоял возле тантрика и страстно убеждал его в чем-то.

Старик хмурился и отрицательно покачивал белой головой.

Танаис отложила инструменты и подошла к двум собеседникам. При ее приближении Садасив умолк и смущенно потупился.

– Почему ты не хочешь ему помочь? – спросила Танаис, обращаясь к тантрику, и краем глаза заметила полный бесконечной признательности взгляд Садасива.

– Разве мало вокруг живых женщин? – вопросом на вопрос ответил старик и презрительно усмехнулся краешком тонких губ.

– Мне нужна только она, – потерянным голосом отозвался Садасив.

– Тогда научись желать так, чтобы твоя страсть могла оживлять даже камни.

– Я душу готов отдать за нее!

– Чтоб стало на свете одним камнем больше?.. И я был молод, и знаю, что такое любовь… И я мог бы тебе помочь. Но она полюбит только того, кто вдохнeт в нее душу.

– Так научи меня!

– У меня есть садхака. Он очень способный, и уже пять лет я учу его дышать. Как же, ты думаешь, я мог бы за час научить тебя оживлять камни? На это уйдет вся жизнь. Ты будешь седым стариком, когда станешь тантриком. К чему тогда будет тебе твое знание?

– Тогда мне остается только умереть у ее ног! – с отчаяньем воскликнул юноша и, упав на колени, обхватил руками стройные бедра прекрасной статуи, и слезы бессилия и страсти потекли по его щекам.

– Он умрет, – сказала Танаис, не делая никакой попытки оторвать юношу от обработанного ее руками камня.

– Любовь – это болезнь, от которой излечиваются гораздо чаще, чем умирают.

– Он не излечится. Помоги ему.

– Она полюбит меня. А мне уже давно не нужна ни чья любовь…

– Значит, и тантрик не может всего?

– Тантрики стареют и умирают, как и люди, но от других причин. Это происходит оттого, что стареют и умирают их желания. И когда тантрик переживает свое последние желание, он говорит: «Я очень устал. Я хочу уснуть, но не хочу просыпаться». И он засыпает. И уже никто не сможет его разбудить… Скоро, очень скоро и я произнесу эти слова… Я присутствовал при рождении мира и при его гибели… Я путешествовал по странам и эпохам, как люди ходят в лавку за хлебом. Я все видел, все познал и все изведал, и лишь смертельную скуку и усталость испытываю я с давних пор…

Старик взглянул на несчастного юношу с состраданием и завистью и что-то невнятно пробормотал себе под нос…

Темный камень начал слегка светлеть в центре, но постепенно границы светлого участка расширились и охватили всю статую целиком. Сначала ожили, засияв влажным блеском, глаза, потом слегка раздвинулись губы, и легкий вздох взволновал высокую грудь. Затем пришло в движение все тело, и, стыдливым жестом прикрыв свою наготу, юная красавица сделала первый шаг.

Вскочив на ноги, Садасив поспешно сорвал с себя плащ и бережно накинул его на плечи возлюбленной. Она улыбнулась ему, как солнцу, и доверчиво прильнула к его груди. Он обнял ее за талию, и, тесно прижавшись, юная пара пошла прочь.