Саида Абанеева - Богов любимцы. Том 3

– А вам не кажется, что смысл человеческого существования несколько шире, чем польза? И что справедливость не является конечной целью человечества? Что кроме физического труда существует труд ума и души, который не поддается учету и не приносит сиюминутной выгоды?

– Так называемый труд так называемой души есть не что иное, как уловка лентяев, которые, не желая мозолить руки, предпочитают мозолить языки.

– Вы не верите в существование души? – тихо спросил Артакс.

– Объясните на милость, как может существовать то, что не имеет ни формы, ни объема, ни веса, чего нельзя ни увидеть, ни пощупать, ни ощутить каким-либо иным образом, а?

– Так, может, вы и в Бога не верите? – совсем уже тихо спросил Артакс.

– Бога нет. Его выдумали рабовладельцы, чтобы держать в повиновении рабов.

– Да, в выдумке рабовладельцам не откажешь. Больше им, бедным, рабов напугать было нечем… Ну а вы-то какое пугало для своих рабов придумали?

– Во-первых, в обществе справедливости рабов не будет. Во-вторых, никакого пугала сознательным гражданам не потребуется, ибо они будут работать не за страх, а за совесть, во имя торжества справедливости.

– Как это не будет рабов, если нет души? Рабский труд есть труд за вознаграждение, без участия души. Следовательно, в вашем обществе справедливости рабами будут все. И о какой справедливости речь, если Бога нет? Ведь справедливость – это не что иное, как божественное воздаяние. А то, что вы тут лепетали о равном вознаграждении за труд, – это не справедливость. Это глупость.

– Позвольте, сэр!..

– Не позволю! Значит, вы полагаете, что ни души, ни Бога нет, человек рождается для труда, а умерев, превращается в удобрение для почвы?

– Раз нет ни Бога, ни души, значит, нет и загробной жизни, и смерть тела есть смерть окончательная, – убежденно ответил гость.

– Ну и какой же в этом смысл?

– Смысл всякого существования – в нем самом.

– То есть смысл существования человечества заключается в непрерывном самовоспроизводстве? Родился, воспроизвел себе подобного и умер? Помилуйте, но это не стоит хлопот… Всякое существование имеет смысл лишь тогда, когда подчинено какой-то высшей цели. Отказывая человеку в наличии у него души, вы тем самым лишаете его этой высшей цели. Выдуманное вами общество справедливости обречено на вырождение, если, конечно, допустить, что оно вообще возможно.

– Я верю в конечное торжество своих идей! – с пафосом воскликнул собеседник Артакса.

– Это было бы трагедией для человечества. И не только потому, что остановило бы и отбросило назад развитие материальных сил, но, главным образом, потому, что остановило бы и отбросило назад развитие сил духовных.

– Вы полагаете, что в существующем обществе имеется больше возможностей для развития духовных сил? – не скрывая насмешки, спросил гость.

– Существующее общество несовершенно, но оно возникло естественным путем, а не выдумано кем-то от скуки. Оно способно к развитию и самосовершенствованию, и уже поэтому имеет право на существование. А ваша выдумка мертва с момента зачатия, потому что совершенно не учитывает природу человека. Вы хотите всех уравнять в бедности и называете это справедливостью. Но земная справедливость состоит не в том, чтобы все были бедны, а в том, чтобы все были богаты. А высшая справедливость существует только в загробной жизни, которую вы отрицаете. Там каждое деяние, как праведное, так и неправедное, получит свое воздаяние. И не только деяние, но и помысел, и желание, и намерение. И я не завидую вам, когда настанет ваш час…

– Сэр, я считаю неприемлемым дальнейшее пребывание под вашим кровом!

– Не смею удерживать, сэр.

Гость Артакса резко поднялся со стула и вышел из комнаты, громыхнув напоследок дверью.

Артакс подошел к окну и, отодвинув штору, выглянул на улицу.

Едва его гость появился на тротуаре, из темноты выбежали гвардейцы и, подхватив борца за справедливость под локти, утащили в ночь.

– Противоправно судить людей за образ мыслей. Но за некоторые мысли следовало бы ввести смертную казнь, – вслух произнес Артакс, но после краткого раздумья добавил. – Впрочем, смертная казнь – и слишком жестоко, и недостаточно поучительно. Лучшим наказанием за безумные прожекты был бы приговор для их создателей провести остаток жизни в соответствии со своими теориями. Такая мера остудила бы даже самые горячие головы и значительно уменьшила число «благодетелей человечества».

За обедом Вар пристально взглянул на Мира и спросил:

– Говорят, ты недавно повздорил с Маем. Это правда?

– Я не хочу говорить об этом…

– Значит, правда. Из-за чего?

– Я не хочу говорить об этом… – упрямо наклонив голову, повторил Мир.

– Но я хочу говорить об этом, – с ударением произнес Вар. – Он чем-то обидел тебя?

– Нет.

– Именно поэтому ты и накинулся на него с кулаками?

– Да…

– Прекрасно. Мне нравятся люди, которые умеют за себя постоять и никому не дают спуску. Сегодня ты окончательно станешь мужчиной.

– Но разве?.. – начал Мир и, недоговорив, покраснел.

– Существует наслаждение, настолько же превосходящее любовь, насколько любовь превосходит наслаждение от вкусной пищи и хорошего вина. Ты ведь по-прежнему хочешь стать царем?

– Да, – опустив глаза под немигающим взглядом Вара, ответил Мир.

– Царь не должен опускать глаза ни перед кем. Но это между прочим. Для того, чтобы стать царем, ты должен пройти через еще одно испытание.

Вар хлопнул в ладоши, и двое стражников ввели в зал связанного Мая.

Вар встал и подошел к Миру.

– Встань, малыш.

Мир послушно поднялся, и Вар протянул ему кинжал с длинным и тонким лезвием.

– Убей его.

Опрокинув тяжелый стул с высокой резной спинкой, Мир попятился и выставил руку ладонью вперед, словно кинжал в руке Вара угрожал ему, а не Маю.

– Нет… Я не могу…

– В этом нет ничего сложного. Не думай о том, что перед тобой человек. Смотри на него, как на неодушевленный предмет. И поступи с ним как с неодушевленным предметом.

– Я не могу…

– Он оскорбил тебя.

– Я его прощаю.

– Прощают те, кто не смеет мстить. Возьми кинжал.

Мир отрицательно покачал головой и отступил еще на шаг.

– Он гадкий, подлый и злой. Он недостоин жизни. Убей его, – продолжал настаивать Вар ровным тоном.

– Нет. Никогда.

– Взгляни на его лицо. Разве ты не видишь на нем признаков вырождения? Для чего ему жить? Он только даром бременит собою землю. Ну?

– Какой угодно, он имеет столько же прав на существование, как и я!

– Трус!

– Лучше быть трусом, чем убийцей!

– Ты никогда не станешь царем!

– Пусть! – дрожа всем телом от страха и отвращения, со слезами на глазах крикнул Мир.