Арбен Кардаш - Танец поневоле

– Вот разбойник, заметил, что ружья нет на месте! – Дядя Шах-Буба, подбежав, выхватил у Тенфе ружье.

– Стреляй! Стреляй же! – кричала она.

– В жизни я такого не видывал! – Дядя Шах-Буба направил ружье в небо, но не прицеливался; наверное, он хотел, чтобы Цавдар увидел ружье; может быть, надеялся, что, видя ружье в руках мужчины, орел выпустит козленка!

– Стреляй же, парень! Он удаляется! Пожалей козленка!

Голос козленка, словно моля о пощаде, не прерывался.

Выстрел грохнул; и грохот повторился, эхом отозвавшись в горах. Показалось, что стреляли несколько раз, и, может быть, это заставило Цавдара разжать свои когти. Переворачиваясь в воздухе и потянув с собой веревку с колом, козленок шлепнулся о землю за домом, рядом с могилами дедушки Антера и дяди Ахмеда.

– Не попал? Как жаль! – сказала Тенфе, когда орел, резко увеличив скорость, стремительно ушел в сторону Красной горы. – Конец моему козленку! – Она хотела побежать за дом, но ноги ей не повиновались. Остановив ее, я побежал сам. У козленка, лежащего на боку, изо рта шла кровь, заднее копытце дергалось, словно удерживая уходящую жизнь.

Цавдара и след простыл. Дядя Шах-Буба не стрелял в него. Значит, он хотел лишь напугать орла, чтобы тот выпустил козленка, но не подумал о том, что с ним будет, когда тот упадет с высоты, да и некогда было об этом думать.

Я взял козленка на руки и принес его во двор.

– Живой? – Тенфе еще надеялась.

– Умирает. – Дядя Шах-Буба опечалился.

– Хоть прирежь бедняжку, – сказала бабушка Тенфе, – пусть не мучается. Дядя Шах-Буба послушался и вынул нож, который всегда носил в кармане. Но события дня на этом не завершились.

– Эге-гей! Урра-а! Ха-ха-ха! – раздался свыше голос, повторяемый эхом, что походило на то, как будто с гор скатывали камни.

– Это Хелеф, – сказал дядя Шах-Буба. – Злится, что выстрел разбудил его… Тут мы увидели, что он сам спускается сверху и что-то тянет за собой.

– Я поймал его! Эй, люди! Я поймал орла! Не медля сообщите в Москву! Пусть меня наградят орденом Ленина! Эй, Шах-Буба, готовь клетку! В Москву мы отправим тебя как передового пастуха! Вместе с Цавдаром! Привезешь оттуда и мой орден!

– Что случилось? О чем он кричит? – Тенфе ничего не понимала.

– Дядя Хелеф поймал орла, Цавдара, – пояснил я.

– Поймал орла? Не может быть! – не поверила она. Бедная старушка не только плохо слышала, но и плохо видела.

– Колесо жизни повернулось вспять, матушка Тенфе, – проговорил дядя Шах-Буба. – Наступили времена, когда шуты тащат орлов по земле…

Дядя Хелеф спускался с холма над Родником бодрости и тащил Цавдара, ухватив его за ноги. Одно крыло орла, бессильно распластанное, тащилось по земле. А дядя Хелеф шагал, смело стуча палкой, которую держал в левой руке.

– Эту палку подари в музей Вооруженных сил, Шах-Буба! Когда ты поедешь в Москву. От меня! – Дойдя до родника, он оставил палку, не выпуская ног орла, набрал воду в левую ладонь, сделал два глотка и, сполоснув рот и горло, сплюнул в канаву. Затем той же ладонью раз за разом плеснул себе в лицо и напился. – Если не знаешь дорогу в Москву, то спроси у учителя Кариба.

– Прекрати клоунаду, чтоб тебе сдохнуть! – Дяде Шах-Бубе очень не нравилось его поведение. – Ты только на себя посмотри, как полоумный, по горам лазаешь без обуви.

Действительно, дядя Хелеф был без сапог, в одних шерстяных чулках.

– Кто тут клоун? Посмотри на него! – засмеялся дядя Хелеф. – Вышедший из сеновала позорит того, кто сидит на киме! Достойного ордена Ленина! – Я не мог понять, шутит он или говорит всерьез. – Нет-нет, я не шучу. Вот эта палка решила дело Цавдара, – он был уже во дворе.

Тенфе стояла, прижав палец к губам.

Дядя Шах-Буба недовольно покачал головой.

Я не находил слов.

Наконец заговорила бабушка Тенфе:

– Хватит, Хелеф! Шутки хороши в меру. Расскажи, что там произошло.

– Вот, товарищ командир! Враг народа Цавдар, из-за которого козлятам матушки Тенфе светлый мир казался черным, я бросаю к твоим ногам! Рядовой пастух Хелеф, ефрейтор запаса! – И он, не раздумывая, бросил Цавдара к ногам дяди Шах-Бубы.

Цавдар был еще жив. Одно крыло его раскрылось веером, было ясно, что оно сломано. На голове виднелись следы крови. С усилием открывая глаза, он тяжело дышал. Досталось же ему от дяди Хелефа.

– Вот, проклятый, на твое зло и Всевышний возместил тебе злом! Хватай, ешь теперь! Чтоб ты лопнул! – Тенфе подтащила к Цавдару бездыханного козленка. Охваченная гневом, она вспомнила, наверное, нанесенную ей некогда обиду, и у нее заныли старые душевные раны.

– Что тут говорить о Всевышнем?! – Дядя Хелеф никак не мог успокоиться, а дядя Шах-Буба, понимая, что сейчас его ничем не проймешь, молчал и ждал, чем же он завершит свою болтовню. Дядя Хелеф, распаляясь, продолжал: – Разве Всевышний сумел бы его наказать? Это я поймал орла, я!.. Разбуженный звуком выстрела, я подумал: «Что-то случилось? Почему стреляют? Кто же на нас напал?» Осмотрелся, ничего особенного не заметил. Бычки живы-здоровы, сидят себе и беззаботно жуют жвачку. Со мной тоже все в порядке. По тропинке я пошел в сторону камня Цавдара. И палку взял с собой. Ого, что я вижу?! Цавдар, спрятав голову, сидит на камне с очень хмурым видом. Наверное, кто-то ранил его, решил я про себя. А вот оказывается, рана была у него в сердце, – рассказчик бросил взгляд на козленка и веревку с колышком, лежащих рядом. – Стараясь не шуметь, повезло, что не вспомнил про сапоги, я, как солдат, взяв палку наперевес, подошел к орлу со спины и так огрел его палкой, что он головой вниз слетел с камня и ударился о валуны. Я подумал, что он издох. Ан нет, живуч разбойник!

– Потому что он орел. И жизненная сила у него не сравнится с твоей… как у козленка. – Дядю Шах-Бубу, видимо, опечалила судьба Цавдара.

Мои чувства пребывали в смятении; казалось, что опустевшее небо тяжелым грузом давит на плечи. Летали птицы, но они не могли заполнить небо подобно орлу. Однако Цавдар был жив, и в моем сердце зажглась искорка надежды, что он еще будет парить в небесах. Надеялся я и на дядю Шах-Бубу, лишь он мог спасти орла, он должен знать, как это сделать.

Гнев Тенфе также улегся; наверное, старушка сожалела о том, что гордая птица, парившая в поднебесье над горами, оказалась под ногами. Опять прижав палец к губам, она качала головой. Интересно было бы узнать, о чем она думает? Может быть, осознавала, что падение единственного своего достойного соперника вконец обесцветит ее старушечий век? На кого теперь она будет кричать, кому будет угрожать?

Перед кем будет доказывать, что сердце у нее еще не угасло? Кому будет грозить ружьем? Кому теперь показывать, что одинокое владение среди пастбищ и полей, среди гор и скал еще имеет своего крепкого хозяина? Нет, не та жизнь наступит без орла…