Иван Розанов - Венера – низкая звезда

Наутро одна старушка пошла по своей привычке к ларьку возле её дома, прихватив с собой кусочки чёрствого чёрного хлеба и огрызок дешёвой ливерной колбасы в целлофановом кулёчке. У ларька старушку обычно поджидал большой рыжий и добрый косматый пёс по кличке Барбосик. Старушка собаку очень любила, и всегда подкармливала. Пёс всегда был рад старухе и даже пару раз отпугивал от неё хулиганов, которые пытались толи пенсию отнять, толи просто обидеть почём зря злым словом старую, сирую и хромую. Но в то утро Барбосика не было. Не появлялся он, как бы старуха не подзывала его. Не было видно и других животных.

– Что ж это делается, куда моего Барбосика дели! – рассуждала старуха вслух. Большого пса приютить дома она не могла: не сдюжила бы, да и её супруг, полглухой и полуслепой дед, не оценил был. Так вот и жил Барбосик на улице.

Ангелы, херувимы и серафимы, размахивая своими слюдяными крыльями, часто пролетали над Россией, но граждане перестали слышать тихую ангельскую песню и замечать их сигналы. Граждане заняты были мелкой вознёй, брюзжанием и перманентным каждодневным паскудством. Не было им до ангелов дела. И вот тогда на горизонте появилось для них специальное указанье, что идут они не туда, которое было погромче ангельской песни: летел к ним метеорит! Страшный, огромный, падал он, тая в атмосфере, оставляя тучный дымчатый след в небе. И от одной ударной волны крошились в мелкую крошку стёкла, срывались крыши домов, сходили с рельс вагоны, переворачивались машины, срывались рекламные щиты. Метеорит пронёсся в небе над Россией…

Старуху смело волной. Она упала в снег. Долго нелепо барахтаясь в снегу, старуха, оглушённая, испуганная, пыталась подняться, но всё никак не могла. Видимо, ангел, следивший за полётом метеорита, помог ей встать… Поднявшись, продолжая не понимать, что происходит, старушка продолжала звать пса-бродягу, как последнюю на земле надежду: Барбосик, Барбосик, Барбосик! Но пса всё не было.

Смиловались высшие силы, никто не погиб, только в назиданье людям многое было разрушено тем страшным метеоритом. Старушка весь день обзванивала своих знакомых, справляясь, не пострадал ли кто из её знакомых, но те, позабывшие старуху, лишь удивлялись про себя, что она ещё числится в грешном ряду живых.

На следующее утро старуха снова вышла на улицу. В её кулёчке была теперь не ливерная, а «Докторская», подороже, колбаса: хотела она задобрить пёсика, лишь бы тот вернулся. Вот и действительно нарисовался из-за ларька Барбосик, и, весело размахивая хвостом, побежал старухе наперерез. Старуха радовалась:

– Барбосик, хороший мой, я тебе колбаски принесла. Смиловался господь-то над нами, грешными: никто не погиб вчера, а как страшно-то было. Слава те, господи. Смиловался господь надо мною, старухою, вернулся ты ко мне, пёсик мой, Барбосик…

Марина расположилась на переднем сидении авто незнакомца. Тот сосредоточенно рулил. Машина неслась на большой скорости. Стемнело, и мало что можно было различить через окна, даже когда они проезжали центр Ростова. В редких всполохах фонарей появлялись неметеные заснеженные тротуары и редкие люди, в зипунах и шапках, непременно с тяжёлыми, едой нагруженными, авоськами. Горели окна квартир, и за каждым окном подразумевался прогретый уют и семейный быт. Люди пили чай за десертом, и семейную идиллию их нарушал лишь беспокойный вплоть до испуга свежий выпуск новостей. Какое-то время, как заправский лихач, объезжал незнакомец по трамвайным путям ненужный ему светофор. Трясло в тот момент машину и подбрасывало, а Марина, отчего-то ослабевшая, как безропотная кукла подпрыгивала на своём сидении и раскачивалась из стороны в сторону вместе с каждым рывком и движением машины. Потом всё стихло; был мост, а под мостом – река. Плавали в ней, не думая тонуть, огни, а воду у берегов уже стянуло тонким ледком. Ехали дальше дачами и обмороженными пустыми полями.

Кем он был, тот незнакомец? Маньяком, насильником? Другом, спасителем? Прекрасным незнакомцем или старым приятелем, вдруг изменившим внешность? Человеком из лубянских? Человеком из вашингтоновских? Засланным казачком? Неизвестно…

Марина не понимала, где она сейчас находится, и не отдавала себе отчёта в том, что же происходит; но мозг её, видимо и в самом деле чем-то одурманенный, отгонял всякую беспокойную мысль. Марине не было страшно. Она была в каком-то приятном недомогании – почти не чувствовала ног и онемел отчего-то затылок, а по всему телу её разливалась какая-то особая, бархатистая волна, и это чувство истомы и онемения не было девушке противно.

– Долго… долго ещё? – спросила Марина, даже не испугавшись того, что ей очень сложно было проговорить эту простую фразу.

– Ничего, ничего, потерпи, Марина, – ответил незнакомец. Марина окончательно погрузилась в полудрёму и даже не замечала, как порою рука незнакомца, сорвавшись будто бы невзначай с рычага переключения передач, падала на долю секунды на её коленку. Машина ехала себе и ехала, увозя Марину в неизвестном направлении всё дальше,…

…Ничто не оставалось прежним. Даже солнце перестало светить из-за людской алчности и жадности. Людям солнечный свет заменили отблески злата, над которым они, скаредные, день за днём чахнут. В один из дней один из богатеев возвращался домой, и увидел что дети его, хотя у них есть самые дорогие и прекрасные в мире игрушки, играют с чем-то маленькими, жёлтым, горячим и липким. Он не знал, что это такое; он спросил у детей, но и дети не знали. А я знаю: то маленькое, жёлтое, горячее и липкое – это солнце, которое из-за людской алчности и жадности скукожилось и на Землю упало.

Ничто не оставалось прежним; казалось, что и созвездия небес переменили свои очертания. Горела в нижней точке горизонта звезда Венера, но свет её теперь пробуждал в людях стремленье к какой-то не такой, какой-то иной любви. Солнце и то закатилось в тот раз не на западе, а на востоке. С годами люди привыкли, что на западе всегда закат. Но нет. В тот раз закат скатился тихо на востоке.

***

В девятом году Марине было девятнадцать. Она носила тогда длинные волосы, короткая причёска по моде четырнадцатого года не была ей ещё знакома. В протестных акциях Марина пока что не участвовала. Ко всему прочему, она была ещё и девственницей. Последнее обстоятельство девушку шибко тяготило.

Засиделась Марина в девочках – по мнению окружавшего её общества…

Был конец весны. Экзамены за первый курс обучения на культуролога были сданы. Стояла жара. Тесно было девичьей груди под маечкой. Тяжко становилось дышать. Хотелось любви. Одиночество пугало.

А кругом все улыбались! А вокруг все ходили парами, взявшись за руки. А подруги! Постоянно говорили о сокровенном: эвфемизмами, намёками, полушёпотом. И Марине тоже хотелось быть как все! Обсуждать! Хотелось, чтобы было чем с подругами поделиться, посплетничать. Хотелось стать счастливой, стать успешной. Одиночество пугало.