Игорь Савельев - Вверх на малиновом козле

– Псих, – объяснил Антон.

– …Ходил по пляжу, по вокзалу, ко всем приставал и рассказывал… К столикам в кафешке подходил… И перечислял: Бежана, Дамира, Теймура, Нану, Иракли, Тенгиза, Лейлу, Реваза…

Море спокойное, такое чистое (не очень хорошо, конечно, после масла), что даже метрах в двадцати от берега еще видны – смутно – мохнатые булыжники на дне, точнее, уже только бурые очертания, непуганые рыбки… Море холодное, как лекарство. Тело сразу привыкает к разнице температур и обещает ту ловкость, которая невозможна в жизни. Аня взяла курс строго вперед, Антон же счастливо-лениво болтался туда-сюда, то сосредоточивался и бросался брассом в никуда, то просто валялся. Приятно мочило горячий затылок. Потом уже, оглядевшись, двинулся к Ане – и она возвращалась, плыла к нему.

Они встретились на середине пути, то ли обнялись, то ли нет, но как-то странно прокрутились, как дельфины; ускользающей рукой Антон наконец привлек ее к себе. Поцелуй, разбавленный некрепкой водой Черного моря. Аня прижалась к его груди, и Антон сам почувствовал, как липка его кожа – от соли, – они замерли, если в море можно замереть.

– Ты знаешь, что я тебя очень люблю?

– Хорошо, что мы сюда приехали, да?..

– Что это за звук?

Что там происходит на пригорке, отсюда не видно, но мотор уже окончательно сорвался на хрип, часто глох, и его снова – со многими трепыханиями – заводили.

– Не знаю. Может, они решили уехать? Бросить нас…

– О, это была бы мечта.

Они выходили из моря, держась за руки, как первые люди на голой Земле.

«Волга» металась с ревом раненого зверя, и страшно было приближаться; даже дико, что сохранились еще вполне мирные для этой агонии вещи – вроде света белых ламп в широченных задних фонарях. Дисциплинированно врубавшиеся, когда Рома сдавал назад. Чтобы получше, с разбегу, приложиться о валун или о то сухое дерево, у которого, кажется, сил осталось еще меньше, чем у машины.

– Что это с ним? – поинтересовался Антон у Оксаны, так буднично и даже светски, как будто речь шла о человеке, уронившем бокал на фуршете.

Оксана пожала плечами:

– Говорит, всегда хотел попробовать.

«Волга» остановилась (навсегда).

Рома высунулся, совершенно счастливый:

– Видали?.. Монстр, а не машина!.. Так вот, я не дорассказал. Этот мужик все время жевал эти чебуреки и уже краской писал благодарности на всех заборах, которые только видел: Бежану, Дамиру, Теймуру, Нане, Иракли, Тенгизу, Лейле, Ревазу…

– Кончай валять дурака. Давайте уже быстрее, а?

– А я что? Я ничего. – Рома выбирался из машины. – Черт, сиденья к жопе прилипли.

– Жопа к сиденьям.

– Натуральная кожа!

– Со всех сторон…

Рома обошел корпус.

– А что делать?

Неловко обувался.

– Вот молодец, сам же собрался, а сам не знает.

Обиженно сопя, завозился, или, скорее даже, сделал вид, что завозился: сначала долго напитывал бензином какую-то тряпку, потом совал ее в бак, как фитиль, да еще раздумывал, как бы ее там закрепить.

– А давайте оставим что-нибудь себе на память! – предложила Аня. – Вот это что за монстр?

Декоративная накладка на широкой задней стойке – как бы решетка вентиляции салона (хотя какая там вентиляция), а на ней, посеребренным квадратиком, логотип. Схематичная такая морда.

– «Монстр»?! Ну ладно, спасибо! Щас, прикроюсь! – веселился Роман.

– Ты там давай не отвлекайся!.. Это олень. Символ ГАЗа.

– Олень? Ха. А больше похоже на козла… Только без бороды…

– Эй ты, олень без бороды, и вы, милые дамы, отходим, отходим!

Пока они стояли в отдалении и ждали, когда рванет («Сейчас, сейчас»), – а природа, как назло, замерла вместе с «Волгой» в полнейшем умиротворении, – Рома продолжал развлекать публику:

– Любитель чебуреков уже не ходил на пляж, а сидел в самшитовой роще и вытесывал эти имена в камне: Бежан, Дамир, Теймур, Нана, Иракли, Тенгиз, Лейла, Реваз…

– Эй, але, сказочник, у тебя машина не загорелась.

– Сейчас разгорится.

– Да нечему там разгораться, погасло все уже давно!

Ругаясь, Антон двинулся к «Волге» – ему втайне были приятны эти малые моменты героизма, – но никто не ахал и не висел на шее, наоборот, все буднично поплелись за ним.

– Дай уже сюда, я знаю, как надо.

Он вынул из рук Романа канистру и, распахнув дверь, щедро плеснул на заднее сиденье.

Оксана не удержалась от шпильки:

– Хо-хо, мы всегда знали, что ты не тот, за кого себя выдаешь.

Антон прогнал ее, прогнал всех, поджег какой-то лоскут, бросил (эффектнее было бы бросить спичку, но двадцать первый век, все с зажигалками) – и не спеша пошел вслед за убегавшими.

С жирным дымом занялось сиденье.

Огонь быстро вырвался из салона и полез на крышу, через сколько-то бесконечно долгих секунд охватил уже всю центральную часть машины. Из этого адского пламени, впрочем, вполне себе невредимо и незамутненно белели длинные капот и багажник. Жар на удалении не ощущался, а вот звук Антона позабавил, еще не приходилось слышать: громкое шипение, почти свист, как из сдуваемого баллона. Высоко и совершенно не расходясь в воздухе, валил черный-черный дым.

– Сейчас рванет!!! – Оксана почти прыгала от нервного возбуждения или от эйфории, черт их разберет, этих нимфоманок.

Рвануло, однако, не очень эффектно. Хлопок получился тихим, а вот смотрелось это более или менее: черные клубы на мгновение окрасились, наполнились огнем, и что-то отчаянно горящее пролетело вверх, как ракета: тряпка какая-то, по ощущениям. Пролетело и шлепнулось в стороне, догорая.

Все.

– Нет, не все. Еще рано подходить. – Антон продолжал изображать специалиста неизвестно по чему. – Будет еще один взрыв.

Рома, отчего-то крайне довольный собой – хотя он-то к этому фаер-шоу точно не имел отношения, – не спеша сминал алюминиевую баночку из-под колы (вряд ли прямо здесь нашел), откручивал от нее язычок, придавал форму лодки или полумесяца. Нагнулся. Поискал в куче своей одежды булавку. Все медленно, с достоинством. Начал дырявить тонкий алюминий так, чтобы превратить один участок в частое-частое сито…

Делал это так показушно, как ряженые старики в патриотическом кино. Сворачивающие «козью ножку», выбивающие махорку из кисета с таким напыщенным видом, как будто это где-то осталось в действительности. Черный грим под ногти – и вперед, играть простой народ.

И говорил Рома тоже, как эти ряженые, – значительно и с интонациями:

– Ну а потом он давал им в жопу – списочно: Бежану, Дамиру, Теймуру, Нане, Иракли, Тенгизу, Лейле, Ревазу…

– Нане и Лейле тоже?

– Черт. Засада…

Забавно, что когда горело, пламенем будто был охвачен только центр машины, а теперь – когда остов «Волги» едва дымился и остывал – кусок относительно белого остался как раз лишь в центре: пассажирская дверь. А с другой стороны машина вся была побита грязно-серым, как сильно потоптанный мартовский снег. Заднее колесо совсем провалилось, как будто его и не было, и казалось, что «Волга» стоит прямо днищем на земле, как таз. Крыша изящно прогнулась, широкая, как целое море в неспокойный день; неужели прямо так от температуры? Или это Рома перед тем ходил, как слон?.. Искореженные стойки дверей. Языки уплотнителя свесились. От передка остались только гнезда по размеру фар, характерные, строго прямоугольные, а куда делся бампер, вообще неясно. И вообще, такие контрасты, контрасты: даже на месте дверных ручек только дырки, пустая штамповка, а что-то сохранилось вполне хорошо – вроде красной лампочки на ребре водительской двери…