Игорь Савельев - Вверх на малиновом козле

– Слушайте, а я свой счастливый браслет не в машине потерял, нет?..

– Ну вот, начинается.

В салоне уцелели лишь грубые железные трубы да стальной обод руля – в захламленном, потерявшем цвет пространстве.

Все вокруг «Волги» было черно-белым (копоть – понятно, но частицы краски, что ли?..), все это лежало, как снег Фукусимы.

– А вообще-то, надо по-быстрому одеваться и валить.

Эйфория сменялась усталым молчанием, с которым все выбирали вещи из кучи, расправляли, разглядывали и менялись трусами, футболками, шортами. Пожар оказался рутинной затеей.

Рома еще нудно дорассказывал:

– Он все время жрал эти чебуреки и в конце валялся под забором, превратившись в жирную свинью.

– Да ты достал уже.

Они уныло плелись пешком, может, километр, может, пять.

– Как здесь странно, да? – Аня показала на мелкие ракушки (и обращалась как будто только к Антону). Сотни, тысячи ракушек, свисавшие на травинках, забравшиеся на кусты, на листья… Заползли и окаменели, тронешь – рассыплются в мел. А может, и не тысячи, а миллионы – как мор на пустынный берег. Их содержимое давно обратилось в ломкий клей, едва крепившийся к растениям. Было похоже, будто это нашествие свершилось еще когда-нибудь в палеолите, – что странно, ведь трава выросла в этом году.

– Что все-таки случилось с твоей машиной?

– Она сгорела.

Отец (и это было видно) сдержался, избежал крепких словечек колоссальным усилием воли. Красота момента, эта как бы стильная вариация на тему «она утонула», оказалась важнее, – и он не продолжал, молчал, только кряхтел (и наливалась жила на шее), потому что волокли тяжеленный мешок плиточного клея. Сводило пальцы. Не пальцы даже, а что-то нудно разливалось из центра ладони, и Антон тосковал, что не может перехватить неудобный мешок. Отец уже дважды командовал: возьмись по-другому, вот так, вот так, – но Антону все казалось, что тогда бумага прорвется, какой бы плотной она ни была, и серая пыль выльется на крапиву; трава лезла здесь из земли с утроенной силой. Отец кряхтел и пятился. Антон подумал, что нет, он так и не расскажет.

Мало ли, – не хочет.

Как только Антон услышал о случившемся, то почему-то сразу подумал, что это был поджог. Не «покушение», конечно, но какая-нибудь подлая и почти испуганная месть тех, кого отец считал врагами, – почему бы и нет?..

Но отец лишь выдерживал драматичную паузу. Как оказалось. Бутылочные обломки под тяжелыми ботинками, невидимые, «скрлык».

Он смачно сплюнул в заросли, прежде чем, как говорится, прорвало. ( И серая пыль на крапиву.)

– Да пэ-цэ вообще! Тварь… Чтоб я ему еще раз… Блин! Как так подставил… Нашим же тоже всем перегонял машины, и ничего… Мне, помнишь же, «Фольксваген» пригнал… А тут… Нет, «бэха», джип, хороший, да ты же видел… Я еще удивился – вроде новый и так недорого… Мы еще с мужиками проверили, ничего не перебито, не перепрошито, а то они же все сам знаешь… Поляки угоняют в Германии… У наших почти у всех… Вот! Месяц не проездил, блин!

Отец так распалился, что зарулили в заросли татарника.

Татарник пытался драть толстые джинсы, и не без успеха.

– Ночью будят… Ну, консьержка снизу звонит, перепуганная, ниче толком объяснить не может… А мне уже в дверь звонят… Я думал, по работе че… Ну, открываю. Там пожарный. Весь в брезенте, в каске, чуть ли не со шланга капает. – Отец хмыкнул. – «Ваш «BMW»?..» Я к окну – е-мое… Целиком сгорел, и еще «Форд» рядом, соседа со второго… Теперь еще и с его страховщиками трахаться год…

Они изловчились и скинули мешок. Поднималась темная пыль, настолько мелкая, что – не облаком даже, а так, задумчивыми змейками.

– Оказалось, электроника!.. Машина-то – оказывается! – утопленница!.. Естественно, там все внутри ржавело… Мне мужик из пожарки сказал, что в любой момент могло замкнуть, обязательно бы замкнуло, рано или поздно… Сука! Никогда не прощу! Что он, когда покупал, не видел?!

Антон понял, что это про старого приятеля отца – не приятеля, но, в общем, помнил его еще по детству; толстенный рыжий мужик, вечно пахший табаком и немного зубами. Веселый. Антону стало страшновато за него.

Отец никого не прощал.

– Ну, может, он действительно не видел?

Отец промолчал. Они стояли. Нечто вроде перекура. Хотя отец давно бросил, и Антон при нем тоже не курил, хотя и не скрывал: пачка сигарет валялась на приборной панели подчеркнуто небрежно.

– Видел, не видел… Он ответит. Не из-за машины, хрен с машиной, хрен с этими бабками. Еще заработаю… Там могла быть Василина. Понимаешь?! Я же когда езжу по делам, а она не в садике, я ее оставляю в машине, оставлял, – на полчаса, на сорок минут… Блин, если бы я знал!!!

Сжимал кулаки. А может, разминался перед новыми мешками.

Надо же. Какие страсти. Он почти никогда не заговаривал с Антоном о дочери и о второй семье вообще. О новой жизни. Они и встречались-то только на нейтральной территории… «Че, орел, деньги нужны?» Кричал это издали и махал конвертом, как только Антон входил в ресторан. Антону было неприятно, что на него оглядываются и недобро смотрит кальянщик, парень того же возраста, который впахивает здесь день и ночь, и вряд ли успешно: кальян, сколько Антон помнил, никто не брал, и парень обреченно обходил столы… «Жри, студент, а то, вон, одни глаза да мозги остались», – шутил отец, заказывая все самое обильное и дорогое, и густой бордовый уксус был фигурно размазан по огромным тарелкам, как по холстам.

Отец – человек без комплексов.

Когда под весом плиточного клея его тело издало внезапно тоненький звук, он басовито рассмеялся: «Мое пердило подтвердило!» – и подмигнул. Антона передернуло, но он все равно как бы ухмыльнулся в ответ.

Видимо, с какими-то все же комплексами, раз он считал, что уход из семьи и от сына-подростка надо искупать так – сначала, в студенчестве, обильными конвертами, теперь – этим остовом, торчащим посреди бурьяна и таких же заброшенных цементных коробок. Заброшенных, потому что воскресенье.

Язык еще не поворачивался назвать это коттеджем или даже «домиком», потому что последнее предполагает какой-то уют, а первое – размах; здесь пока только столбы колонн, держащих перекрытие, и в помощь им бревна и доски, растыканные посреди этого осушенного бетонного моря, как редкий лес. Как только свалили последний мешок, отец, едва обхлопав штаны, целенаправленно пошел куда-то в дальний угол под лестницу, где долго вглядывался в темное пятно, не то сохнущее, не то уже просохшее.

– Блин, опять кто-то нассал! Говорил я этим чучмекам, запирайте калитку, так нет ведь, опять все нараспашку…

Антон подошел и сделал вид, что тоже вглядывается в пятно.

– Ты думаешь?.. А может, просто натекло откуда-нибудь? (Они как по команде задрали головы; небеса проглядывали, но не здесь.) Да и кто тут нассыт?..