Игорь Савельев - Вверх на малиновом козле

– Суки… Я все равно узнаю, кто это… Креативная молодежь, блин… Они у меня завтра будут плакать кровавыми слезами… Понавезли наклеек из Москвы, ур-роды малолетние…

Дряни западной нахватались.

Впрочем, когда от круга остался лишь полупрозрачный, подобный привидению след, отец – непонятно отчего и мгновенно – повеселел. Как обычно.

– А все равно они боятся.

– Кто, официанты?

– Не… Смотри, они же не решаются клеить со стороны водителя. И правильно. Их же тогда вообще начнут убивать на месте…

Они выехали с проселка на трассу: теперь можно было открыть окна (пыль все равно скрипела в механизмах); теперь их не швыряло в сторону от грязных «КамАЗов», покоряющих жестокий грунт, как марсоходы Красную планету.

– Хотя бы сто тридцать она у тебя по трассе выжимает?

– Хоть двести, – небрежно ответил Антон, подбавляя газку.

– Да ну, двести, скажешь тоже… Движок-то комариный…

– Ну тогда держись…

Конечно, не двести, но отец действительно держался за потолочную ручку (как бы подчеркивая, сколь неудобно ему в позорной корейской малолитражке), а впрочем – подпевая радио и вообще всем своим видом выражая животную радость жизни.

– Черт, гайцы.

Антона покоробило это слово, как всегда коробило; он подумал об этом даже прежде, чем увидел смазанный желтый жилет и полосатый жезл наперерез.

Остановились далеко – метрах в двухстах. Антон еще подумал – сдать ли назад.

– Посиди, – сказал отец, покопавшись в борсетке в поисках красной книжицы, и приготовился на выход. – Вот, а ты говоришь: «Не переодевайся»… Так-то кто поверит, что я подполковник ФСБ?

Подмигнул, выбрался и пошел навстречу инспектору вразвалочку.

Антон прибавил громкости еще и приготовился к недолгому ожиданию.

Такой интересный выходил контраст, да: машины проносились со свистом, уже набирая ход – после секундной реакции на желтый жилет (можно сказать, секундной слабости); на их фоне все это место, вся эта природа, каждое деревце и он, Антон, – казались застывшими на века.

Трава лезла здесь из земли с утроенной силой.

Пачка сигарет валялась на приборной панели подчеркнуто небрежно.

Белый свет, тысячно дробясь, образовывал нечто вроде креста.

– Ой, конечно, не поедем! – почти обрадовался Антон.

Хотя – конечно – сделал огорченным тон.

Аня пожаловалась, что от жары у нее разболелась голова, – вот это огорчало. Возможность же не ехать к неведомой тамаде к черту на кулички… Он и сам неважно переносил жару; пена дней захлестывала, как это всегда бывает в июле. Стоило закрыть окна, как весь офис потихоньку сносило, выбрасывало в спячку, как кита на берег; стоило открыть окна, как приходил трясущийся завхоз и начинал капать на мозги, что они специально ломают кондиционер… Работа в пору отпусков представляла собой особый вид летнего садо-мазо: с одной стороны, количество дел падало едва ли до нуля, с другой же – никуда нельзя было дозвониться даже по пустяковому вопросу. Коллега изводила, слушая и слушая пустые трели факса на том конце с терпением акустической разведки; Антон раз за разом сдерживался, чтобы не сказать ей наконец, что если включается факс, то трубку уже не возьмут.

– Поедем, – возразила Аня. – Раз договорились, неудобно отказываться… Только попробуй перенести хотя бы на семь, ок?

Она так и говорила: «ок». Скорее даже «окэ», напевно и печально… и Антон посоветовал принять таблетку и покопался в поисках номера уже ненавистной тамады, которую никак нельзя было избежать.

Ресторана-то избежали. Конторы по найму лимузинов. Отец на все отмахивался: «Да это мой приятель, забей, я сам договорюсь, приедешь только выбрать цветы… искусственные… на капот!» Антон только глянул мельком сайт конторы, каталог машин, посожалев, что так бездарно испортили «Чайку», порезав ее и растянув лишней секцией – под американский лимузин.

– Аллоу, – пропела трубка столь перезрелым и игривым голосом, что Антон поначалу подумал, что ошибся номером.

– Это Антон… Сын Вячеслава Васильевича…

– Антоша!.. – завизжала трубка богатыми грудными модуляциями; он изумился еще больше этой неуместной радости чужого человека; радость, впрочем, мгновенно сменилась сталью: – Плохо начинаете, молодой человек! Обязательность – вот то, что я ценю в людях! Если договаривались в шесть тридцать, то будьте добры…

«Ну точно, училка», – подумал Антон с тоской; они встречались на крыльце автотранспортного колледжа, но еще оставалась лазейка, крохотная возможность, что место выбрано случайно.

– Она училка, – мрачно сообщил он же, когда притормозил возле Ани; издали оценил ее сегодняшний наряд: крупные темные очки, призрачный шарф, небрежно переброшенный по волосам; стиль Одри Хепберн. Или Жаклин Кеннеди?.. А голова, похоже, прошла. Аня – не притормаживая – протянулась к нему за поцелуем и только потом ответила:

– Училка? Тогда я лучше покурю сейчас! Не возражаешь? – Она взялась за пачку.

Марево дрожало над асфальтом, машины плыли подплавленные, как куски масла по сковородке.

– Какой предмет она ведет?

– Не знаю. Разве училки вообще бывают тамадами?..

– Может быть, этику и психологию семейной жизни?

– Сейчас нет такого предмета. Может, закон божий?..

– Природоведение? Сейчас все расскажет про тычинки и пестики…

– Будешь говорить глупости, она тебя строго накажет. Дрянная девчонка!

– О да!..

Так ржали и прибавляли музыку, ржали и ехали. Антон украдкой посмотрел на часы: они опаздывали, но почему-то потакать той тетке не хотелось.

Она действительно ждала их на крыльце. Антон слишком лихо влетел во двор колледжа, слишком резко притормозил, они сделали изучающий круг, и Анин сегодняшний style при этих внимательных взглядах из замедленно, как на киноэкране, проходящей машины обрел вдруг ноту шпионского маскарада, особенно уместную.

– Ой, боже… Ты посмотри, вылитая депутат Мизулина.

– А юбка, а юбка-то, это же рытый бархат, бомба семьдесят второго года!..

– Давай-ка ты иди, а я пока запаркуюсь рядом вон с тем грузовиком.

«Вон тот грузовик», будучи полуторкой времен войны и, таким образом, памятником, торчал не на постаменте даже, а на стальной опоре метров в шесть, как будто воткнутой прямо в железное пузо; и в этом заключалось Антоново коварство: в воздухе не запаркуешься.

– А давай-ка лучше уедем, по газам!..

Так, с прибаутками, они выбрались и пешком вернулись со стоянки, притихнув только у самого крыльца.

Депутат Мизулина приняла их, если так можно сказать, на контрасте: уставившись в глухие очки Ани, она не ответила на сдержанный кивок, а только сварливо выговорила: