М. Таргис - Сумеречная мелодия

– Пожалуй, – кивнул Цеста. – Это значило бы – вырвать его прямо из рук смерти. Наверно, именно поэтому у нас считали, что тот, кто сумеет достать этот мячик, обретет что-то очень ценное – лишние годы жизни, душевный покой. О большем мы тогда не мечтали.

– Не славу и богатство? – улыбнулся Павел.

– Нет. Сразу после войны для нас были вещи поважнее.

– Кто-нибудь пытался?

– Мы все пытались… начать. Но на какой-то высоте уже не хватает… то ли сил, то ли храбрости, – Цеста помолчал, опустив глаза. – Один продвинулся дальше других и разбился, – быстро закончил он и предложил, не делая паузы: – Ну что, идем дальше?

– Далеко? – спросил Павел, опасливо поглядывая на хмурившееся небо.

– Километра полтора-два, – ответил Цеста. Оба ускорили шаг, несмотря на усталость.

Цеста быстро шагал вперед, засунув руки глубоко в карманы, глядя прямо перед собой, погруженный в размышления. Поэтому Павел первым увидел идущую им навстречу цыганку – босую, в цветастом платье и монисто, на его взгляд, типичнейшую цыганку, какую только можно вообразить. Она шла, не ежась от задувавшего ветра, держась прямо и уверенно, и несла в одной руке мешок с каким-то барахлом. Очевидно, она была немолода, хотя черт их разберет: тридцать ей было или пятьдесят – по обветренному лицу не скажешь. Но почему-то тянуло от всей этой картины чем-то зловещим: быстро темнеющее небо за спиной женщины, только что покинутые руины… застрявший в остове погибшего здания мяч. Вырвать из рук смерти…

Павел сделал непроизвольное движение в сторону Цесты, словно намереваясь его защитить, загородить – только от чего? Но певец взглянул на женщину открыто и приветливо, и цыганка остановилась перед ними, внимательно глядя черными, как у птицы, глазами.

– Что ты ищешь здесь, малыш? – хрипловато прокаркала она, показав желтые острые ведьминские зубы. – Не стоит возвращаться на прежние пути. Это может быть опасно.

– Ты знаешь меня? – улыбнулся ей Цеста, а потом заговорил, видимо, на каком-то цыганском наречии. Павел ничего не понял, уловил только несколько венгерских слов.

Цыганка отвечала на том же диалекте, они даже посмеялись над чем-то вместе, и женщина коснулась локтя Цесты сквозь тонкий рукав куртки. А потом она стрельнула недобрым глазом в сторону Павла и четко произнесла:

– Смерти искать не надо, малыш, она всегда дышит тебе в затылок, – цыганка странно подчеркнула последнее слово. – Но, играя с ней, ты ведешь ее к другим.

– Я должен остановиться? – серьезно спросил ее Цеста.

Она коротко рассмеялась и снова на мгновенье стиснула его руку сквозь рукав. «Рука горячая, – подумал Павел, – он теплый, ей нравится к нему прикасаться…»

– Да ты сумеешь ли? – фыркнула она и, отпустив Цестин локоть, продолжила путь, пыля босыми ступнями по проселочной дороге.

– Старая ворона, – проворчал Павел. – Ты что, знаком с ней?

– Нет.

– А как же?

– Так видно же. Она из йонешти, мадьярская кэлдэрарка.

– Ты так хорошо в этом разбираешься?

– Не очень. Но о йонешти кое-что знаю.

– Замок твой и эти разговоры… – Павел передернул плечами, обернулся – посмотреть вслед цыганке. Но ее уже не было видно, и Павел поймал себя на мысли, что женщина просто растворилась в воздухе, потому что больше ей вроде некуда было деваться на дороге, ведущей через открытое поле…

– Идем-ка быстрее, – предложил вдруг Цеста.

– А что?

Цеста молча махнул рукой, указывая на первые крупные капли, падавшие на дорогу с растущей интенсивностью, предвещавшей начало серьезного ливня.

– Машина осталась ждать вас в городе?

Пан Вальденфрост потер большим и указательным пальцами выбритую до синевы тяжелую квадратную челюсть, придававшую ему явное сходство с бульдогом.

– Ничто не предвещало дождя, – беззаботно пожал плечами Цеста и сменил позу в кресле, обивка которого уже намокла от соприкосновения с его одеждой.

Он с интересом осматривался исподтишка, но кабинет владельца виллы был совершенно безлик – обычное деловое помещение, где не нашлось места для каких-либо украшений, безделушек, фотографий, которые говорили бы о характере хозяина. Поэтому судить о натуре культуринтенданта, восседавшего за гигантским столом напротив Цесты, оставалось только по внешности, являющейся, как известно, не самым надежным свидетельством. Мужчина лет сорока четырех-пяти был устрашающе широк в плечах; идеально прямая спина и очень коротко стриженные волосы придавали его облику некий милитаристский оттенок. Умные и внимательные глаза его – очень светлые, необычного желтого оттенка – отличались удивительно маленькими зрачками, даже сейчас, в полутьме кабинета – как будто их обладатель смотрел на яркий свет. Цеста слышал, что иногда в этих странных глазах вспыхивали загадочные золотистые искры, но что они означают для собеседника интенданта, не знал никто. Чтобы выявить определенную последовательность в этом вопросе, требовалось повторение опыта, а умные люди обычно не стремились общаться с Вальденфростом лишний раз. Несмотря даже на то, что его глуховатый голос звучал обычно тихо и приветливо и узкие губы часто приоткрывались в великолепной улыбке, от которой на щеках возникали ямочки.

Хозяин виллы покосился в сторону: из гостиной летели звуки рояля. Цеста невольно улыбнулся половиной рта: их прогулка не прошла даром для восприимчивой артистической натуры Павла. Едва войдя в дом, промокший насквозь композитор, к всеобщему удивлению, сразу спросил, есть ли здесь фортепьяно.

– Представляется необходимым внимательно следить за тем, что публикуется в нашей стране. Были уже некоторые прискорбные случаи, – Вальденфрост говорил со слабым, но отчетливым немецким акцентом. Лицо его выражало искреннюю печаль, и было в нем что-то удивительно располагающее. – А вы, надо признать, вызвали наш особый интерес. Вы ведь из рабоче-крестьянской семьи?

Цеста слегка наклонил голову:

– Вполне возможно. Я найденыш. Я рос в приюте.

– Но вас приняли в семью…

– Очевидно, да. Я потерял с ними связь во время войны… – Цеста на мгновенье прикрыл глаза, потом взглянул прямо в лицо Вальденфросту. – Простите, но я ничего не помню.

Похоже, Цеста впервые встретил человека, который способен был выдержать его взгляд. Неизвестно, сколько могла продолжаться между ними игра «кто кого пересмотрит», но Цеста почувствовал, что раздражать собеседника может быть опасным, и опустил глаза на собственные руки, сложенные на все еще мокрых коленях.

– Я понимаю, – медленно кивнул Вальденфрост. – И вы не знаете, что с ними стало?

– Не думаю, что они остались живы, – Цеста помолчал и добавил просто: – Иначе они нашли бы меня.

Прозвучало это настолько по-детски наивно и беззащитно, что Вальденфрост моргнул от неожиданности, но тут же сориентировался и ободряюще кивнул с неким покровительственным пониманием.