Александр Коломийцев - Становление

Мезенцев подумал, что нынешняя ночная смена – хорошие ребята, и в будущем неплохо бы найти с ними общий язык. Конечно, когда он станет главным инженером партии или тем паче экспедиции, начальником ему становиться не хотелось, должность главного инженера импонировала больше, когда он станет руководителем, уж он непременно позаботится, чтобы на самых отдалённых участках, вроде Глухарного, люди не спали на грязных простынях. Как-то это не очень порядочно, самому пользоваться комфортом, зная, что твои подчинённые вынуждены бичевать.

Подтверждая его мысли об объекте насмешек, Шахов добродушно сказал:

– Чего стоишь, как не родной? Садись, вон, на табуретку к столу, сейчас есть будем. Ты на этого балабона внимания не обращай, он отродясь такой.

Весёлый голос из-под одеяла добавил:

– Он из мамки шибко быстро выпрыгнул, повитуха старенькая была, поймать не успела, он, бедненький, головушкой об пол ударился, и орёт с тех пор.

Макар поморщился, обиженно сапнул, приспустил рукава на куртке, ухватил кастрюлю с варевом, водрузил на стол, и рявкнул:

– Жрать садитесь, клоуны!

Пока Макар наливал в объёмистую миску сытно пахнущее хлёбово, состоявшее из картошки с тушёнкой, ночная смена умылась под громоздким умывальником, близнеца, создававшего комфорт в общежитии. Обладателем весёлого задиристого голоса оказался юноша с открытым симпатичным лицом, покрытым на скулах и подбородке мягким пушком, и несколько длинноватым носом. Звали юношу Коля Снегирёв. Первым, не дожидаясь хозяев, черпнул из миски Яшка. Коля, глядя поверх полотенца на гостя, у которого напрочь отсутствовало стеснение, округлил глаза, и предостерегающе, словно незадачливому гостю грозила смертельная опасность, воскликнул:

– Яшка, остановись! Там же свинина!

Яшка засмеялся, скаля белые, как на плакате в зубоврачебном кабинете зубы, ответствовал, довольный шуткой:

– А я, Коля, русский татарин. Всё ем и говядину, и свинину, и водку пью.

– И по дэвкам бэгам, – коверкая слова, добавил Коля.

Уже усевшись за стол, и принявшись за еду, Шахов спросил:

– Что на забое, Макар?

Против ожидания, Макар ответил не грубостью, как Ивушкину, а вполне нормально:

– Погромыхивает, корешки вышли, однако.

Коля с набитым ртом повелел:

– Чтоб трубы достали, и на новую точку встали. С забуркой не майтесь, сами справимся.

Макар, воспринимавший всерьёз даже явные шутки, раздражённо матюкнулся.

– Ага, раскатал губы. Нет уж, мы ещё побурим, а трубы вы тащите, а мы с утра и перевезёмся, и забуримся.

Коля не успел окончательно раздраконить простоватого собрата, у которого, от закипавшего гнева, уже напрягались скулы и начинали сверкать очи. В вагончик, сразу сделав помещение тесным, вместе с техноруком вошли ещё трое мужчин. Новичок украдкой рассматривал вошедших, угадывая, кто есть кто, и по-детски определяя характер – «злой – незлой». В степенном мужике, по сосредоточенному виду, неторопливым уверенным движениям, Мезенцев признал Иванова, мастера третьей бригады. Блондин с блёклым взглядом, сероватой щетиной на лице, в не по сезону расстёгнутой энцефалитке, был, очевидно, вторым бурильщиком. Ивушкин назвал его по фамилии – «Черных», Макар же обратился ласково – «Русачок». Из чего следовало, что технорук, в отличие от помбура, по какой-то причине не жаловал бурильщика. Обликом блондин напрашивался на определение – «серячок». В последнем, от которого несло соляркой, оставившей следы на круглом лице, угадывался тракторист, называли его то Игнатом, то Вогулом. Игнат снял вытертую солдатскую шапку, обнажив короткие чёрные волосы, прилипшие косицами ко лбу, и первым сунул руки под рукомойник. В облике Игната присутствовало неуловимое нечто, делавшее его схожим с пушистым домашним зверьком. Возможно, круглые карие глаза навыкате, округлый подбородок, тугие щёки или мягкие движение, или же всё вместе подспудно действовало на воображение, и при взгляде на тракториста представлялся хитрющий кот, тихой сапой пробирающийся в хозяйскую кладовую за лакомством. Сторожкий наблюдатель, украдкой рассматривавший новых знакомцев, поймал цепкий взгляд. «Кот» с не меньшим интересом приглядывался к самому новичку.

Ивушкин зыркнул на Макара, и тот быстрей заработал ложкой. Мезенцев почувствовал себя виноватым, – велено разгружать машину, которая возможно срочно требуется на базе, а он рассиживается за столом, – торопливо встал. Макар черпнул в последний раз ложкой, и, оставив чай на потом, поднялся с лавки, буркнул Мезенцеву:

– Ну, чо стоишь, идём разгружать.

Разгрузка вызвала у Макара раздражение и воркотню, а тяжеленный ящик с соединительными муфтами привёл к взрыву негодования.

– На кой хрен они эти муфты возят? Кого имя делать? Это на глубоких скважинах столбы муфтами собирают. А у нас кого? Начальнички, мать их, долбак на долбаке.

Из вагончика вышли Игнат с Ивановым, тракторист завёл трактор, и поехал вдоль по профилю. Иванов крикнул Макару, уже успевшему закурить сигарету:

– Иди за трактором, подцепишь подсанки.

Дождавшись возвращения трактора, влекшего на жёсткой сцепке небольшие металлические сани с коробом из листовой стали, в котором с независимым видом сидел Макар, мастер велел загрузить часть оборудования, чем вызвал у крикливого помбура новый взрыв эмоций.

– Это для второй бригады? Да я им чо, грузчик? Я им не нанимался, пускай сами идут и грузят. Вот, кажинный раз, то грузи им, то разгружай. Вот, у нас не буровая, а перевалочная база.

Причитания работяги, раздражённого необходимостью выполнять работу, выходившую за круг прямых обязанностей, не вызвали у мастера никаких чувств. Спокойно, словно рядом и не раздавались возмущённые матерки, Иванов велел Мезенцеву забрать рюкзак, добавив:

– Дальше на этом такси поедете.

Поддержание жизнедеятельности бурового участка, находящегося на удалении от базы, на котором персонал живёт здесь же, всегда требует выполнения разнообразных работ, связанных и с техническим обеспечением, и хозяйственными нуждами. На каждое телодвижение наряд не составишь, а делать-то надо. Макар, проработавший на буровых десяток лет, прекрасно это знал, но таков уж характер у человека, без брюзжания и шагу ступить не мог. Но в восприятии Мезенцева за ним прочно утвердилась характеристика скандалиста и рвача.

Ивушкин отказался от еды, и, сидя у столика с радиостанцией, пил чай. Поглядев на Мезенцева, закидывающего за плечо рюкзак, выплеснул недопивки под печь на песок, и споро вышел следом.

У работавшего на холостом ходу трактора стоял Игнат со сбитой на затылок шапкой, и сетовал на судьбу.

– Заколебала эта дорога. Только и знаешь, туда-сюда, туда-сюда, уже голова от тряски отваливается. Не мог ты, Данилыч, с утра приехать. Я час, как со второй с перевозки вернулся, и опять колотиться.