Нонна Орешина - Небо земных надежд

– Ты че, очумел? Чего выставляешься? – громкий Мишкин шепот раздался откуда-то сзади и, как показалось, издалека. Димка вздрогнул, резко обернулся, стукнулся-таки о выступ на носу истребителя-бомбардировщика и, потирая вспухающую на лбу шишку, пригибаясь, пошел на голос.

Теперь можно было рассмотреть все, что окружало его. А были это лишь самолеты. Сначала они показались Димки все на “одно лицо”, как кажутся люди чужой, незнакомой расы. Одни стояли кучно, крылом к крылу, другие – в недлинных шеренгах. Были и одиночки со снятыми крыльями и носами, а то и с разобранным нутром, откуда извлекли двигатель. Кое-где на самолетах не было обшивки, словно с тел их и крыльев содрали кожу, и солнце высвечивало кости, ребра и внутренности. Но особенно неприятно было смотреть на истребители со сложенными шасси. Они лежали, уткнувшись носами в землю, как подбитые птицы. Один самолет рухнул на бок – подломилась правая стойка, и задранное к небу крыло напоминало вскинутую в агонии руку.

Мишка снова выскочил внезапно как из-под земли и, схватив Димку за рукав, затащил его в неглубокую ложбинку, разделяющую скопище самолетов на две неравные части.

– Там, – Мишка кивнул в ту сторону, где они уже были, – зона хранения. “Мигари” и “сушки”, которые еще летать могут. Или техники хотят взять с них то, что можно на “живую” машину поставить. Только пока руки дойдут, заржавеет все, разве ж под открытым небом сбережешь?…А все равно охрана. Как собака на сене: ни себе, ни другим… В зону разделки идти тоже риск есть, хотя там все наружу вывернуто, бери, на что глаз глянет. И цветмет есть, провода разные. Шастают туда и свои, и чужие. На технарей напороться можно, или на добытчиков – с теми разговор посерьезнее будет. Не любят, когда в их огороде козлы пасутся…

– Какие козлы? – шишка на лбу вспухала и, наверное, поэтому в голове у Димки творился полный кавардак.

– Козлы – это мы с тобой, – засмеялся Мишка. – Что ты козел однорогий, это уж точно. – И уже на полном серьезе: – Ближе к кладбищу пойдем. Там, правда, все самое ценное уже раскурочено и давно уплыло. Но я в прошлый раз кабинку присмотрел – целехонькая. Чудом убереглась, нас дожидается, – Мишка засмеялся. И хотя Димка его ни о чем не расспрашивал, пояснил: – У меня тогда сподручного инструмента не было, сейчас – самое время…

Димка не стал уточнять, о каком кладбище идет речь – и так все понятно. Ощущение тлена и смерти витало в воздухе, хотя над всем этим пространством невозмутимо сияло солнце, и самолеты, те, что еще не тронула ржавчина, отсвечивали яркими, живыми бликами. Высокое, безразличное небо уже не пересекали изредка идущие на посадку истребители-бомбардировщики. Значит, полеты закончились и можно не опасаться, что кто-нибудь заметит с высоты нарушителей запретной территории.

Мишкин “мигарь”, как он его назвал, был пятнисто-камуфляжной расцветки. На борту под фонарем кабины красовалась, выведенная желтым с черной каемочкой, цифра тридцать один, а на хвосте – красная звезда с белой окантовкой. Самолет стоял на отшибе, словно хотел сбежать, да не вышло. От летного поля, откуда могла грозить опасность, его отделяло десятка два других самолетов, поэтому Мишка, не таясь и непонятно, за что, держась, добрался до кабины по левой стороне фюзеляжа, вставляя носки зимних ботинок в выемки-лючки, прикрытые сверху уходящими вовнутрь пластинками.

Обняв узкую часть фонаря, и прилепившись к кабине, как большая темная улитка, он нащупал какое-то место, надавил большим пальцем, но кабина не открылась.

– Фиксатор, кажись, заржавел. Оттого и ручку, что фонарь запирает, не вытянешь, – то ли Димке, то ли себе пояснил Мишка и, вытащив из кармана куртки большой согнутый гвоздь, начал ковырять им. Скребущий металлический звук в тишине, царившей вокруг, казался пугающе резким. Димка подумал, что вот-вот могут нагрянуть солдаты с автоматами, на него и Мишку как в криминальных фильмах и боевиках наденут наручники, и поведут в полицейский участок – нет, это за границей, а у нас – КПЗ. Хотя камера предварительного заключения – это для гражданских преступников. А у военных – комендатура и гауптвахта, хотя можно ли там держать штатских, к тому же несовершеннолетних?…Но то, что родителям и в школе все станет известно, в этом можно не сомневаться.

Что-то щелкнуло, скрипнуло, и фонарь кабины откинулся назад под несильным нажимом Мишкиной руки.

– Залазь… – скомандовал Мишка и, перекинув ногу через борт, исчез в кабине. Немного погодя голова его в ушанке, съехавшей на бок, высунулась. – Пригласительный билет надо аль пропуск? Сигай ко мне, пока не засветился…

Димка зацепился рукой за лючок что повыше, встал левой ногой на переднее колесо, как делал это Мишка, но так же ловко подтянуться не смог. А когда, изловчившись, достал-таки ногой нижний лючок на фюзеляже, оказалось, что широкие носы унтов в него не лезут. Мишка, наблюдавший сверху за мучениями друга, даже сплюнул с досады.

– Скидай… – видя, что Димка его не понимает, приказал: – Унты в кабину забрось. Носки, небось, шерстяные, к металлу не приморозятся.

Когда унты один за другим оказались в кабине, и Димка с опозданием понял, что их теперь не вернуть иначе как, забравшись в самолет, откуда и силы взялись, и ловкости хватило. Он перелез через высокий, отороченный мягкой резиной борт и очутился на пилотском кресле, откуда был убран парашют. В глубокой металлической чаше уже разместился на корточках Мишка. Места хватило обоим. Сидеть, тесно прижавшись друг к другу, было даже теплей.

Мишка подождал, когда Димка справится с унтами, и закрыл прозрачный фонарь. В кабине стало уютно, как в маленьком, от всех напастей защищенном домике, и Димка смог оглядеться уже спокойно.

Везде, куда ни падал взгляд, были приборы, вернее, их внешняя часть в основном круглая, как у часов, с разнообразными надписями, буквами, цифрами и черточками делений, с разноцветными двойными, одинарными, длинными и короткими стрелками и без них. Между циферблатами – бугорки темных лампочек, какие-то рычажки, переключатели, кнопки. И все это – на передней панели кабины и по обеим стенкам от пола до верхнего среза. Даже на ободе лобового стекла прикреплена какая-то штуковина. А из дна кабины торчала массивная ручка управления. Наростами на ней были тоже кнопки, железная скоба и что-то еще, чему трудно было придумать название.

– И отец все это знает? – невольно ахнул Димка.

– Чего ж не знать, коль летает, – пренебрежительно отмахнулся Мишка. – За стрелками следи, да не зевай: вовремя газ давай, да шибче ручкой шуруй, когда надо. Или замри и не дыши – мне один летчик сказывал… Приборов и штуковин разных тут за три сотни будет. Мой батяня все это хозяйство изнутри понимает. Там в проводах да тягах черт ногу сломит. Один двигатель чего стоит!..А технарь кумекать во всем этом должен, иначе летчику – кранты.