Евгений Пастушенко - Я всегда был одинок. Автобиографическая повесть

Начали думать, где взять лошадей? Один сказал:

– Я возьму у своего дяди.

– А я возьму лошадь на работе, – ответил один.

В общем, они решали, гадали и каждый из них придумал, откуда уведут четырёх лошадей. Но где же возьмём мы с Лёвой? У меня в тот момент даже и мысли не возникало отговорить друзей от дурной затеи. А надо было! Ведь Родине угрожала смертельная опасность, тогда как их одолевают преступные соблазны. И я, похоже, с ними был за одно, но вот через десятки лет я вспоминаю это не без стыда…

– Когда поедем? – спросил я. – А лошадь я найду тогда, когда мы поедем, – прибавил я, но, пока утаивая, где я возьму коня.

Решили, что поедем через четыре дня. К назначенному времени, дома вместо книг я натолкал в портфель кое-что из одежды, взял бумаги и несколько конвертов: «Надо же матери письмо написать» – подумал я. День без дела прошатался, встретил Лёву и сказал ему, чтобы вечером он отправился со мною за конём.

– А где ты его возьмёшь? – спросил он.

– Потом узнаешь, – с загадочным видом ответил я.

И вот вечером, мы с Лёвой пошатались, дождались ночи, и я повёл его к отделению милиции. Лёва остался на улице, а я зашёл во двор, открыл сарай, где стояла лошадь, а она была с уздечкой. Взял её под уздцы и повёл за собой, и она покорно пошла. Но я не умел ездить верхом. И когда вывел коня со двора, отдал Лёве и велел садиться на него и ехать к тому дому, где мы собирались. Он поехал.

Когда я пришёл к приятелям и ответил на их вопрос о лошади, то они немало удивились:

– Как это ты умудрился украсть лошадь, да ещё в милиции?

– Но вы же на лошадях, а мы же с Лёвой пешком не пойдём? – ответил я.

– Ребята я не могу поехать сегодня, у меня мать заболела, а ухаживать некому, – неожиданно произнес новобранец, которому через три дня идти в армию.

– И я не могу, – ответил другой – у меня завтра проводы. Соберутся наши все…

У меня глаза полезли на лоб. Как же так, я рисковал, украл лошадь, а поездка в тайгу, кажется, совсем отменяется. И они договорились до того, что мы остались с Лёвой одни:

– Так вы поезжайте, а мы через день-два к вам. А дорогу мы нарисуем. – Видя наше недоумение, не без лукавства, должно быть, отвечали отступники. – И вы спокойно доедете до того домика.

Так мы проговорили до рассвета, когда нам уже было поздно куда-либо ехать. Я нехотя встал, вышел на улицу, посмотрел по сторонам. Вижу, поблизости никого нет, (а я боялся милиционеров, о чём никто не знал). Зашёл на огород, где стояла лошадь, отвязал её, ударил палкой, и она побежала, а куда и поныне не знаю. Потом зашёл к ребятам и сказал:

– Мне в армию не идти, решайте сами. Лёва пойдём, – и только мы с ним вышли на улицу с противоположной стороны, как я увидел свою матушку. Она тоже заприметила меня, и я бросился наутёк убегать от неё, а она что-то мне кричала вслед и просила остановиться. Я бегу по улице, обернулся, вижу, как она проворно пересекла чей-то огород и вот вдруг очутилась около меня:

– Остановись, сынок, – жалобно умоляла она, – я не буду тебя бить.

Я проявил послушание и замер на месте. Только дышал тяжело, решив про себя, если будет приставать, пошлю её подальше, и уйду от неё. Но она стала меня уговаривать:

– Пойдём в поликлинику. Там пройдёшь медкомиссию. Я устрою тебя в ремесленное училище, и будешь там присмотрен и накормлен, – объясняла она. Тут я только вспомнил Лёву. Я оглянулся и увидел вдалеке друга, замахал ему рукой, чтобы он подошёл к нам. И он был тут как тут.

– Поедем в ремеслуху? – спросил я.

Он дал согласие, и мы пошли в поликлинику. Но там его ожидало разочарование, так как мы увидели его мать, она покосилась недобро на меня и схватила сына за руку, строго сказав:

– Никуда он не поедет. Лёвочка, пойдём домой, – сказала она и, было, повела его. Но он проявил упорство и остался. Мы стали проходить комиссию. Однако Лёве не позволили, так как он был моложе меня. Его мать обрадовалась и увела сына. Оказалась она здесь потому, что накануне мы не ночевали дома, проведя ночь на вокзале. И вот, несмотря на то, что я тоже считался малолеткой, всё-таки прошёл всех полагающихся для этого врачей. И мне сказали, чтобы вечером я пришёл в поликлинику, где соберут ребят для отправки. Мать, боясь, что я могу удрать, увела меня домой, где я стал собираться в дорогу. А мать открыла мой школьный портфель и удивилась:

– Когда же ты успел собрать бельё, да ещё и конверты прихватил. Значит, ты уже куда-то собрался уехать? – спросила сурово она.

Но я промолчал, не буду же я предавать друзей. К тому же мы были не одни. К нам приехала жена брата отца, тётя Вера, она эвакуировалась из Курска, так как дядя Володя отослал её сюда на время войны, а сам уехал на фронт. Она тоже меня пошла провожать, но куда меня направляют, я и сам толком не знал.

Под вечер с матерью я пошёл на сборный пункт. Когда все были в сборе, нас повели на станцию и посадили в пригородный поезд, который шёл на Читу. И мы доехали только до половины дороги, а точнее до станции Дарасум, где нас высадили с поезда. Затем пересадили в автобус, и мы поехали на юг монгольской границы, в маленький городок под названием Хапчеранга. А это триста с лишним километров от станции Даросун. Там нас поместили в общежитие и сказали, чтобы мы отдыхали до следующего дня…

Здесь почти одни шахты, в которых добывали олово. Они были очень глубокие, но меня в них не пропускали, так как из всех парней я был малолетка. И я оставался наверху, занимаясь разной чепуховой работой: уборкой, как в общежитии, так и там, где ученики спускались в подземелье.

Я познакомился со сторожем, он привёл меня к себе домой, у которого пилил и колол дрова и т. д. И всё же основное время я находился в общежитии, где перезнакомился со всеми парнями, которые меня уважали, как самого младшего в группе. Но прожил я там недолго – месяца полтора, как меня вдруг обвинили в краже денег у одного из пацанов. Но я их не брал, а они указали на меня и сказали, что я вор. Меня выгнали из ремесленного училища и выписали справку о том, что я малолетка и меня не имеют права допускать в шахту.

Ещё когда я был дома, то по приезду тёти Веры, мать попросила её перешить отцовский железнодорожный китель мне на костюм, что она и сделала. Так вот, когда меня выгнали, то мне нужно было на что-то покупать еду, а денег – ни копейки. И я выменял свой костюм на продукты, и гадал, как мне уехать домой, ведь автомашины для поездки на вокзал не было. И вот мне сказали, что на Даросун идёт крытая брезентом грузовая машина. Меня посадили в кузов вместе с женщинами, которые тоже ехали со мной. На мне были холодные ботиночки, а на улице стояли сорокоградусные морозы, ведь шёл уже январь сорок второго. И надо было преодолеть триста с лишним километров пути. Первые десятки километров я ехал в кузове и дрожал от сильного холода, но сначала ехать было ещё терпимо, а затем стал замерзать совсем, и женщины это заметили: