Сергей Ильичев - Неопалимые

– Поднимите его, – приказал Дивей-мурза охранникам.

– Я сам! – и молодой боярин встал на ноги.

– Герой! – сказал Дивей-мурза, рассматривая красивый лик молодого боярина. – А знаешь ли, герой, что царь ваш мир нам предлагает и вас в полон нам отдает?

– В ином исходе я не сомневался… – ответил боярин.

– Что так? – вопрошал Дивей-мурза.

– Наш род дворянский его любовью сыт по горло.

– Так ты, выходит, заговорщик… А хочешь жить?

– Кто жить не хочет… – промолвил тихо боярин.

Дивей-мурза достал кошель с деньгами и бросил его к ногам боярина Ильи Нехорошева.

– Развяжите его… Своего, к тому же раненого, они сами впустят в крепость, – сказал он своему десятнику, а затем уже боярину. – Тебе сейчас скажут, что нужно будет сделать…

И довольный Дивей-мурза поскакал дальше, осматривая со стороны русскую крепость, успев краем глаза заметить, что боярин поднял с земли его золото.

Но так случилось, что, огибая крепость в поисках прохода, с противоположной стороны и в этот же час ехал боярин Ногин.

Дивей-мурза не ожидал появления перед собой русских конников и сразу пожалел, что отпустил темника со всадниками. Его свита сражаться не умела и не могла… Они могли лишь поддакивать и ублажать… И Дивей-мурзе ничего не оставалось делать, как повернуть коня и пытаться скрыться, но волею провидения конь татарского военачальника вдобавок ко всему еще и споткнулся и Дивей-мурза вывалился из седла… А когда оглянулся, то понял, что оставлен всеми.

Подскочивший первым к татарину в богатых доспехах стрелец из Суздаля быстро спеленал Дивей-мурзу.

С этой добычей Ногин, увиденный стрельцами, и въехал в крепость – Гуляй-город.

Давно уже никто из окружения крымского хана не видел Девлет-Гирея в состоянии такой злости.

– Как могло случиться, что Дивей-мурза оказался в плену? – вопрошал разгневанный Девлет-Гирей своих военачальников.

– Он выехал со свитой на… – начал один из князей.

– Я знаю, куда и для чего он выехал. Я спрашиваю, почему, имея под своим началом сто двадцать тысяч воинов, главный военачальник оказывается кем-то плененным?

Все, стоявшие в шатре крымского хана молчали, никому не хотелось держать ответ за этот нелепый случай.

– Всем, кто находился в свите Дивей-мурзы, отрубить головы, – решительно произнес хан. – Крепость взять в кольцо… нам торопиться некуда… мы выморим их голодом…

– А может быть, обменяем Дивей-мурзу на русского посла? – подал голос один из вельмож.

– Царь Иван сам провинившимся князьям и боярам головы рубит… Русский посол Нагой много спал и вкусно кушал, а посему и проспал подготовку нашего похода на Москву… За его голову царь Иван теперь и гроша ломаного не даст…

Как только туман рассеялся, стало видно, как крепость действительно взята в плотное кольцо. Прямо как в сказке… ни птице не пролететь, ни мышке не проскользнуть.

Князь Хворостинин, его военачальники и приближенные, а также боярин Ногин и Никита стояли у крепостных стен Гуляй-города и смотрели на то, как татары, остановившись буквально в ста метрах от русской крепости, начали беспечно ставить свои палатки, разводить костры и готовить пищу.

Здесь были любимчики хана – его гвардия, а также отряд мушкетеров и конница, чести служить в которой добивались дети племенной аристократии. Все они, скрепляя между собой телеги, образовывали теперь свой стан.

Единственные, кто не участвовал в этом демонстративном показе, были турецкие янычары. Их отряд выехал на разведку, хотя это было лишь обозначение мотивации последующих грабежей. Девлет-Гирей молча сносил их автономное существование, так как с ними был турецкий наблюдатель.

Однако же вернемся в крепость.

– Ничего не боятся… – негромко сказал воевода Шереметев, рассматривая татарские позиции.

– Воистину, когда Господь хочет кого-то наказать, то лишает его разума! – произнес князь Хворостинин и перекрестился. – Теперь можно и начинать. Где Никита?

– Здесь я, князь, – ответил тот.

– У тебя все готово? – еще раз уточнил военачальник.

Никита согласно кивнул головой.

– Тогда выжди немного и начинай свою потеху.

А далее… Крепость словно ожила: ее стены стали смещаться и через каждые десять метров в образовавшиеся проемы, как в окна, вкатывались повозки с установленными на них и заряженными пушками. Фитили бомбардиров уже тлели.

Татары даже не успели ничего понять, так как после команды «огонь!» весь крепостной периметр, выплюнув по ядру, вновь скрыл оружейные стволы, чтобы под защитой крепостных стен спокойно перезарядить пушки и, появившись уже в соседнем проеме, продолжать убийственный огонь по следующей позиции…

При такой скученности вражеского войска каждый веерный выстрел картечью и практически в упор пятидесяти пушек валил татар сотнями, подсекал ноги, ранил и калечил породистых коней, выстроенных, как на парад, рубил штандарты и валил шатры.

В татарском лагере вспыхнул пожар, началась паника. Скрепленные между собой телеги и повозки не давали татарским воинам возможности организовать ни наступления, ни отхода, ни даже сориентироваться.

И тогда из крепости Гуляй-город с четырех ее сторон с саблями наголо вылетела конница князя Хворостинина, чтобы крушить и гнать очумевших от взрывов татарских воинов.

От плотной массы те войска, что были подтянуты и стояли во втором и третьем эшелонах, не ведая, что происходило впереди, но лишь увидев, что передовые линии татарской армады дрогнули и бегут, сами развернулись и, ломая строй, подминали под себя уже последующие линии и засадные полки и не заметили, как вскоре снова оказались у берегов Оки…

Вместе с конницей и вслед за ней из крепости выехали две телеги, которые поехали в прямо противоположные стороны.

На одной были монах Савва и Никита, которые, воспользовавшись тем, что татары отступили, спокойно набирали в свою телегу уцелевшие после выстрелов пушек продукты, так необходимые для гарнизона, остававшегося в крепости.

А вторую сопровождал боярин Ростислав Ногин с несколькими всадниками.

В шатре крымского хана вновь стоял русский посол Нагой и выслушивал речь Девлет-Гирея, который уже не лежал, а возвышался над склонившимся русским послом.

– Где мир, который предлагает мне царь Иван, если по нам бьют ваши пушки?

– Про пушки мне, светлейший хан, неведомо…

– Неведомо? – переспросил посла хан и, обратившись к слугам, сказал: – Ну так отведите и поставьте посла на поле… Пусть сам увидит эти пушки.

В полдень боярин Ногин уже въезжал в ставку князя Воротынского.

Князь принял царского посланника в своем шатре.

– Рад тебя видеть, Ростислав! – начал князь. – Как добрался?