Сергей Ильичев - Неопалимые

Когда князь вышел из своего шатра, войска, стоявшие в крепости, были уже подняты на ноги и выстраивались в полки.

Огня не зажигали, построение проходило молча, команды отдавались только шепотом.

Князь Михаил Воротынский сел на подведенного ему жеребца. Рядом и тоже на конях были его воеводы. В темноте чуть отсвечивали их доспехи.

– Братья мои, – негромко, но так, чтобы все слышали, начал князь Воротынский, обращаясь к ратникам, – завтра в этой битве при Молодях решается судьба нашего Отечества. А посему стоять должно насмерть. Биться будем за все, что нам любо: за землю-кормилицу, за народ русский, за веру православную, а главное – за свои дома, за детей малых, за матерей и жен наших… А не дай Бог отступимся и потеряем их, то и смысла нет в такой жизни…

Воротынский крепко обнял князя Дмитрия Хворостинина и воеводу Ивана Шереметева, остающихся в крепости, и большой полк вместе с князем Воротынским непрерывным потоком по лощине бесшумно устремился к лесной чаще, находившейся в сотне метров.

Провожавший их Алексей начал закрывать ворота, как перед ним появился Савва.

– Пустите, Христа ради… повоевать за Отечество!

Они обнялись и уже вместе закрыли ворота.

– Там у столба человек привязан…

– Да, наш посол Афанасий Нагой…

– Он мертв… – сказал печально Савва.

– Убит? – поинтересовался Алексей.

– Нет. Думаю, что умер сам, возможно, от жары или… от страха. И все же… – монах перекрестился. – Упокой, Господи, душу усопшего раба твоего Афанасия…

– Да, пусть упокоится его душа… – согласно молвил Алексей.

Утром все поле вокруг крепости было усыпано татарами. Им предстояло смять гарнизон крепости и открыть себе свободную дорогу на Москву. Хан Девлет-Гирей уже понял, что у русских более нет сил, чем те полки, что сумел собрать и выставить против него князь Воротынский.

Уру еще ночью сообщил ему, что Дивея-мурзу отвезли в Новгород… Крымский хан не мог простить такого позора, теперь он должен был любой ценой сломить русское сопротивление и, залив кровью Москву, посадить наместником своего любимца Уру. И даже готов был… пойти вслед за царем Иваном в Новгород.

Ранним утром в его шатре собрались все мурзы.

– Повелеваю вам взять проклятый Гуляй-город, а всех неверных, оставшихся в живых, посадить на цепь – и в Крым. Я пришел сюда быть царем и государем всея Руси. И я им сегодня стану! Тот из вас, кто приведет ко мне на аркане эту хитрую лису – воеводу Воротынского, получит столько золота, сколько сможет унести… Сегодня одолеем Воротынского, а завтра пойдем на Новогород, за трусливым царем Иваном… Да и добыча там будет более богатой, чем в сгоревшей Москве…

Татарские военачальники оживились и закивали головами.

– Битву начнет сын мурзы Селима, наш будущий наместник на Москве, великий Уру с поединщиком от русских. Но, каков бы ни был результат этого боя, мира с русскими сегодня не будет. Мы будем резать их, как баранов… Ступайте и ждите моего сигнала к началу атаки…

Ханские вельможи зашептались и, низко кланяясь, стали выходить из шатра.

Хан Девлет-Гирей подошел к Уру, который был сегодня в знакомом нам золотом облачении.

– Мой мальчик! Все должна решить всего лишь одна битва. Эта битва! Жаль, что с нами нет сегодня твоего отца… мурзы Селима, моего главного советчика. Он бы гордился тобой.

– Я тоже немного жалею, что сегодня здесь нет моего отца… – уклончиво сказал ему в ответ Уру.

Полки, собранные Ордой для этого похода, уже были выстроены и, готовые к битве, подбадривали себя дикими криками.

Татары уже не боялись выстрелов крепости, так как знали, что почти весь запас пороха для пищалей и ядер русские извели. И потому их темники и десятники смело разъезжали впереди своих колонн.

В отдалении находились лишь янычары с турецким наблюдателем.

Они уже вдоволь поохотились в окрестностях Серпухова, грабили, убивали, насиловали. И молва об их зверствах уже дошла до самой Москвы. Князю Воротынскому доложили, что люди бегут из столицы и все лавки закрыты. Они боятся и возможного повторения пожара, и самой жестокости этих людоедов, как в народе уже прозвали турецких янычар.

В русской крепости призывно ударил барабан.

Полк под командованием князя Дмитрия Хворостинина и воеводы Ивана Шереметева стоял в полной боевой готовности.

Рядом с ним и также на коне был и Алексей, облаченный в непривычную для себя серебряную броню. Рядом, придерживая его коня под уздцы, с дрыном на плече стоял в монашеском облачении Савва.

Пушкари зарядили пушки, используя для этого единственного выстрела последние запасы пороха.

Договорились, что Алексей начнет поединок и, каким бы ни был его результат, выстрел произведут лишь тогда, когда татары подойдут к самой крепости…

А далее начнется уже сабельная рубка…

Начало поединка обозначили татары, когда радостным криком приветствовали своего воина Уру в золотом облачении, выехавшего перед татарской армадой.

Навстречу ему в открытые ворота крепости под крики «Ура!» русских ратников в серебряных доспехах выехал Алексей.

Какое-то время под крики своих воинов всадники гарцевали, словно разглядывали друг друга.

А за многие километры от места битвы созерцали ее начало и развитие поединка еще два человека. Это знакомый нам Басилевс и тот самый дервиш, взявший в свое время на воспитание русского мальчика.

Басилевс, погруженный в созерцательный молитвенный транс, стоял на коленях на том самом камне, с которого его и увидел при их первой встрече Алеша.

Дервиш, наоборот, был в своем шатре и внимательно смотрел на поверхность воды, что была налита в золотую чашу в обрамлении драгоценных камней. Он бросил в нее щепотку зелья, и она, подчинившись, стала показывать магу то, что происходило за сотни километров.

Вот Алексей и Уру выхватили сабли и завертелись волчком, поражая конников своим мастерством. Обмены ударами были столь быстрыми и отточенными, а выпады молниеносными, что взгляды конников даже не успевали их фиксировать.

Но вот конь Уру неожиданно оступился и начал падать на бок…

В этот момент Девлет-Гирей, которому уже не терпелось ощутить вкус победы, отдал приказ к началу атаки… Завыли татарские трубы.

Звук труб отвлек внимание армий, и никто не заметил, что Алексей, свесившись с лошади, успел протянуть руку брату и оттащить от падающего на бок коня.

Крымчаки, словно не замечая поединщиков, с дикими криками уже ринулись на крепость.

Последнее, что увидел монах Савва, было то, как оба брата в закружившем их вихревом потоке поднимались в воздух, пропуская под собой лавину рвавшихся к крепости татарских всадников.

Когда весь цвет татарской конницы был в нескольких метрах от ворот, ударили пушки Гуляй-города.