Павел Манжос - Притчи у настольного огня. Поэмы, баллады, притчи

С Иваном Царевичем будучи в страшном раздрае.

Пруток приглянувшийся долго хранила она:

Подвязывала помидоры в подворном масштабе,

Да вот постарела, и стала теперь не нужна

Для дел огородных волшебная палочка бабе.

Не знала она, что за сила была в том прутке;

Не ягоды зрели на стеблях – природы шедевры

В ответ на молитву, и в тихом, слепом закутке

Хозяйка из сочных томатов крутила консервы.

Свозить урожай помогала лихая родня,

Что вся в один день, как большая и шумная стая,

Слеталась на грядки, и было им день ото дня

Всё радостней жить, подкрепляясь и приобретая.

Но в спину вступило и крайний приблизился срок,

Никто из родных не помог заготовить рассаду,

И еле вставала, больная, не чувствуя ног,

И с горькой бессонницей бабе уж не было сладу.

Детей и внучат вспоминала она по ночам,

И всё сокрушалась: как жить будут новую зиму?

Вот силы рукам бы и света угасшим очам,

Тогда бы опять собрались помидоры в корзину!

Но, видно, мечта была эта не слишком светла,

Чтоб в жизнь воплотиться,

в костре одиноко сгорая…

Волшебная палочка сделала всё, что могла,

Оставшись забытой в гнилом деревенском сарае.

Есть город на свете – он вечен, как мир

(Пусть скажут иные: «Бред!»).

Там дружат барокко, модерн и ампир —

Город Минувших Лет1.

Там рок и романсы, любовь и наган,

Компьютер и сабель звон…

Однажды поставил я свой чемодан

На пыльный его перрон.

Нет, я не историк, и не на семестр

К студентам сюда попал.

Состав не встречал духовой оркестр,

И был полупуст вокзал.

Я вышел на площадь, забрался в такси.

Водитель спросил: «Куда?..»

А я отвечал: «Слушай, друг, отвези

В Несбывшиеся Года».

«Такого я адреса здесь не встречал, —

Водитель буркнул в ответ. —

Здесь не намалёванный твой идеал,

А Город Минувших Лет».

«Ну, что ж, давай в 19-й год,

Где дед бронепоезд вёл,

Спасая страну от бандитских орд

В глуши украинских сёл.

А вот он и сам – удалец-молодец,

Рука – на шнурке свистка.

Смеётся: «Зелёным и белым – конец!

Намяли мы им бока!»

А в 37-м он лишён был прав,

Но не машинистских, нет! —

В аварию как-то попал состав,

И был арестован дед.

Наезд неслучаен: громили альков

Одной из безумнейших вер:

Охота на старых большевиков

Шла в Сталинском ССР.

Езжай теперь в 41-й, таксист,

Что в дымной чернеет мгле

И так похоронками голосист…

Вот дед мой другой – в Орле.

Как чёрт многоногий, немец прёт…

Мой дед – на земле сырой:

Попал осколок в его миномёт…

Год жизни – тридцать второй…

Тяжёлая рана, бросило в жар,

Потом – будто в чёрный снег:

«К другим давай ползи, санитар!

Анюта! Прощай навек!»

И что ж всё так худо? А доброе – есть?..

И водится ль на Руси?

«Да век-то – двадцатый! Пора пересесть

Тебе в другое такси.

Иные наступят стужа и зной,

И морок, и свет планет…

Теперь повезёт тебя сменщик мой

В Город Грядущих Лет.

Там новым лаптем хлебать будут щи

И праздновать день стыда.

Запомни только: нигде не ищи

Несбывшиеся Года.

К искателям путь в тот квартал жесток,

Ты время потратишь зря,

И жизни твоей последний листок

Сорвётся с календаря».

На лицах улиц – тишина,

Предновогодний блеск гирлянд.

Вот появляется Княжна,

А с ней – Бродячий Музыкант.

По лицам улиц в тишине

Их тени льются в глубь аллей,

И веют веком королей

Шаги и песни о Луне.

Ведёт мелодию смычок

И верен струнам музыкант.

В его заплечный узелок

Уложен скудный провиант.

Да лебединых два крыла,

Да неизвестные стихи,

А в них – забытые грехи,

А может, добрые дела.

Поёт печальная Княжна

О заповедном рубеже,

О том, что странная страна

Живёт в мечтающей душе

Что ни верхом и ни пешком

Рубеж тот не преодолеть,

Что только плетью будет плеть,

Смычок – останется смычком.

Другую сторону Луне

К земле никак не повернуть,

И к той, незримой, стороне

Их тихий и хрустальный путь.

При свете зримой стороны,

Когда аллей подтает мгла, —

Как лебединых два крыла

Две исчезающих спины…

Оставим праотцов и вспомним про отцов,

Которые нас били и любили,

Кормили и учили, как птенцов,

Летать, не надрывая сухожилий.

Дорогами печалей и невзгод

Одни дошли, других догнали пули —

Всё ради нас, которые дерзнули

Большим полётом сделать тот поход.

Иных сдавило тягою земли,

И поздний ум их праздновал бессилье,

Но те из них, которые дошли,

Изобрели искусственные крылья.

И, прикрепив их к нашим поясам,

Предупреждали, вслед плетясь сутуло:

«Не надрывайтесь! Нас земля согнула,

А вам теперь дорога – к небесам!»

И взмыли мы, друг друга веселя,

Затрепетали крылья парусами.

А где-то там, внизу, плыла земля

С далёкими сутулыми отцами.

И долго нам они глядели вслед

Из-под руки, как из-под нимба, немо,

Но перед нами было только небо,

И слов прощальных не было в ответ.

И вот уж мы смеёмся свысока

Над той тропой, где нашего следа нет,

И тяготенья цепкая рука

К планете старой нас уже не тянет.

Ведь там, внизу, всё мелко, всё смешно

И всё до невозможности ничтожно,

И нам туда вернуться невозможно,

Поскольку падать крыльям не дано.

У нас теперь совсем другая цель,

У нас иного времени потреба —

Забыть страданий наших колыбель

И верить в неразвенчанное небо!

Всё выше над отеческим трудом

Возносят нас отеческие крылья…

Не надорвутся наши сухожилья —

Лишь одряхлеют в воздухе пустом.

Проживал на земле Деловой Человек,

Этот мир для него был не нов:

Был он чёрным и белым, как уголь и снег,

Без оттенков и полутонов.

Он в сомнении до крови губ не кусал,

Не творил ни добра, ни грехов

И, ромашки губя, не гадал, не писал

О любви бестолковых стихов.

Но однажды на свет из окошка его,

В блеске звёзд, в шепотке камыша,

Забрела на ночлег ни с того ни с сего

Одинокая Чья-то Душа.

И сказала она: «Для чего ты живёшь?

Что ты хочешь от жизни, чудак?

Правда цифр для души – беспросветная ложь,

Свет насущный для истины – мрак».

И подумал тогда Деловой Человек,

Что напрасно он жил, мельтеша,

Но растаяла, не заплатив за ночлег,

Одинокая Чья-то Душа.

И покой потерял Человек Деловой,

И расстроилась жизнь по часам,

Говорят, он Душе заплатил головой,

А за что – и не ведает сам…

Поздравляю вас с днём рождения,

Ибо в вечности не воспеты, —