Таня Трунёва - Ветер

– А ну, покажи вещи. Что там у тебя?

И, глянув на незатейливое содержание рюкзака, развернула сложенные бумажные вырезки.

– Что это? Париж? – удивилась она.

– Да, – вздохнула Катька. – Я ещё в детстве эти картинки вырезала. Все мечтала там побывать, французский учила.

– Будет тебе Париж. Собирайся, охотница! – резко бросила блондинка. – Все мы воюем под другими именами, так для тебя и придумывать не надо: будем называть тебя Пэрис.

Потёртый «жигуль» за пару часов домчал их по разбитой дороге до Москвы. Вот и столица! В тихой подворотне московского дворика две крепкие высокие женщины, одетые по-спортивному, с дорожными сумками, весело приветствовали Лайму.

– Это Нина и Люба, – сухо представила их Лайма. Имена, явно, были «неродные».

– А это наша новенькая. Пэрис.

Женщины натянуто улыбнулись. Вид у них был бывалый. Та, что называла себя Ниной, кареглазая рыжеволосая с веснушчатым скуластым лицом, язвительно заметила:

– Ничего так, красивенькая эта Перец.

Ядовито подшутив над Катькиным псевдонимом, она сладко затянулась сигаретой. Люба с ледяными синими глазами на бледном утомлённом лице и копной каштановых кудрей, в прошлом красавица, выглядела равнодушной и усталой, как заезженная лошадь.

– Что-то весело очень, – буркнула Лайма. – Курнули, что ль, чего лишнего?

Все притихли. Дорога мчала их в Домодедово. Катя все размышляла, как они попадут на ту войну. Будто угадав её мысли, Лайма пояснила:

– До войны ещё несколько дней. Сейчас мы летим в Грузию. Рейс Москва – Тбилиси. Документы в порядке – просто группа спортсменок. На соревнование едем. Оттуда нас переправят куда следует.

Спустившись к реке, сверкающей в хрустальных лучах, мы прошлись по набережной. Париж ворковал вокруг пёстрыми мелодиями.

Мы устроились на террасе за уютным столиком.

Звонко встретились наши бокалы, и Катя вздохнула:

– Я сегодня как знала, что встречу кого-то из своих. Не подвела меня, видишь, чуйка-то охотничья!

Она рассмеялась, и я узнала прежнюю Катьку Семенову, будто и не было этих лет. Мы, две сибирячки, модно одетые, как настоящие парижанки, сидели в кафе на набережной Сены, беседовали о жизни и пили хорошее французское вино. Ласковый ветер нежно перебирал пряди наших ухоженных волос.

А когда-то, в юности, взрослея в интернате без родительского догляда, мы сидели на берегу Байкала с бутылкой брусничного домашнего вина, и другой ветер, ворошил наши волосы. То был байкальский прохладный ветер, называемый в народе баргузином. Он свежими поцелуями касался лица и, врываясь под воротник и в рукава, пробегал по всему телу, наполняя чем-то бодрящим, травяным и таёжным. Нос щекотал аромат печёной картошки – запах походной жизни! Мы пили этот ветер-баргузин, выдыхая его стихами и песнями… И пели. Ах, как мы пели:

Солнечная Грузия встретила «стрелков» холодом и сыростью. Неприветливые люди ожидали приехавших в аэропорту. Все быстро и молча разместились в джипе с затемнёнными стёклами. Лайма изредка перебрасывалась короткими фразами с сопровождающими и пару раз говорила по рации, давая кому-то распоряжения. Весь день ехали по просёлочным дорогам, перекусывали на ходу, а на ночь остановились в маленьком селении.

На рассвете, выйдя из дома, Катька впервые увидела горы – настоящие каменные громады, так непохожие на сибирские сопки. Проводник, седой молчаливый грузин, долго вёл группу женщин через горы узкой тропой.

– Там уже Чечня, – буркнул он. – Сами пойдёте. До ручья и вниз направо.

– Знаю, – оборвала Лайма, протянув ему зелёные купюры.

Стиснув зубы, женщины терпеливо спускались по крутой горной тропе, мокрые комья глины скользили под ногами. Лайма с кем-то переговорила по рации и торопливо бросила:

– Нас ждут. Уже скоро.

И действительно, у разбитой дороги их ждал большой джип. Двое боевиков в камуфляжной форме, бородатые и угрюмые, махнули Лайме:

– Мы до горы вас довезём, а там Руслан встретить должен.

Ехали молча. В воздухе чувствовалось напряжение. Один из боевиков вёл машину, другой, с автоматом в руках, следил за местностью в полной готовности в любой момент открыть огонь. Время тянулось бесконечно. Катя уже не понимала, как долго они в пути: два часа, или восемь. Суровое небо брызгало ледяным дождём. Вдали показалась какая-то деревушка.

Чеченец быстро достал из ящика несколько автоматов и раздал их женщинам:

– Там нет никого. Пустые дома, но будьте готовы.

Проезжали мимо затаившись. Кровь пульсировала у Катьки в висках. Вдруг в окне брошенного дома она заметила белеющую фигуру, сразу не разобрав, человек это или муляж. Вглядываясь слезящимися от усталости глазами, Катя вдруг с ужасом поняла, что в оконном проёме труп раздетого мужчины, прибитого за кисти рук, как бы распятого.

– Что это?! – она почти вскрикнула.

Нина отмахнулась:

– Да это «чеченские штучки». Они так пленных или убитых прибивают для устрашения.

Сдерживая приступ тошноты, Катька отвернулась. «Бежать отсюда, бежать!» – шумело у неё в голове. Будто прочитав её мысли, Нина процедила:

– Ничего, Перец, привыкнешь. Не такое ещё увидишь, но ты не ссы. В открытый бой тебя не возьмут. Твоё дело – убрать, кого прикажут, и раствориться. В стекле оптического прицела солдаты кажутся маленькими, как игрушечные. И убивать не страшно, а бежать некуда.

– Если русские тебя поймают, то по мозоли на указательном пальце и следу от приклада на плече в момент вычислят, что ты стрелок. Они тебя вздёрнут на первом суку без суда и следствия. А чеченцам попадёшься – те сделают тебя походной женой. Может, будешь одна на тридцать мужиков, – Нина усмехнулась продолжая. – А что? Слабо, Перец? Понравилось бы?

Еле сдерживая злобу, Катька уже готова была вцепиться Нинке в горло, как вдруг Лайма резко встала и грубо оборвала:

– Да заткнись ты, сатира! Не позволю никаких издёвок и насмешек над своими!

– Я же просто шучу! – оправдывалась Нина.

– Ты уже дошутилась однажды! – зло сверкнула глазами «железная леди».

Дальше ехали словно в оцепенении, озираясь вокруг, прощупывая глазами местность. Иногда просто давали пару автоматных очередей по шевелящимся на ветру кустам. Дорога, покрытая мокрыми комьями земли, вся в канавах и рытвинах, вела вниз. По бокам густо теснились кустарники и невысокие деревья с тонкими ветвями, так непохожие на густые сибирские сосны и ели.

Вдруг неожиданно машину кинуло в сторону, и оглушительный взрыв грохнул под передними колёсами. Пронзительный, душераздирающий крик водителя, вопли второго боевика и женские крики Катькиных «боевых подруг» эхом пронеслись по округе. Все выскочили из машины, Лайма металась, как загнанная рысь: