Таня Трунёва - Ветер

– Дорога заминирована! Почему никто не знал?!

Машина горела. Жутко было смотреть на разорванное тело водителя! В воздухе стоял смрад, запах палёного мяса, шерсти и ещё чего-то отвратительного. Пыль скрипела на зубах.

На пригорке показались вооружённые люди. Их было около десяти – чеченские боевики. В основном бородатые, черноволосые, с автоматами наперевес. У многих голова была перевязана зелёной ленточкой.

Лайма что-то крикнула им на гортанном языке.

Впереди шёл молодой мужчина, светловолосый, статный, видимо, старший из группы. Лайма, не стесняясь в выражениях, проклинала всех на свете!

– Помолчи, женщина! Наши люди таких оскорблений не потерпят, – резко осадил её блондин. – Что дорога заминирована – мы сами не знали. Видишь, мы нашего человека потеряли? Последнее время разведка плохо работает. Такая путаница!

Говорил он спокойно, без акцента.

Катька сидела на земле, обхватив голову руками, и еле сдерживала позывы рвоты. Во рту привкус крови, стук в ушах и страх во всём теле, сковывающий мышцы. Мужчина подошёл ближе:

– Ты что, ранена?

Она покачала головой и постаралась встать.

– Это новенькая. Пэрис, – отрапортовала Лайма.

– Пэрис?! – ухмыльнулся блондин. – Париж, значит, тогда я – Лондон. А вообще-то зовут меня Руслан.

– Тогда я Людмила, – язвительно буркнула Катька и, стараясь скрыть противную дрожь в ногах, сжала кулаки.

Руслан, не привыкший к таким колкостям со стороны подчинённых, метнул на Катьку горячий взгляд зеленоватых глаз, но, увидев запылённое измученное лицо, промолчал.

Пока боевики хоронили погибшего, Лайма сунула Катьке в рот какую-то таблетку:

– На вот. Это от страха.

Потом все шли по скользким камням через перевал до дороги, где их ждали несколько машин БТР. Руслан сел в машину напротив женщин и стал рассказывать Лайме, что произошло во время её отсутствия, какие были бои и какие потери. Изредка он бросал быстрый взгляд на Катю, как бы стараясь разглядеть получше; смотрела и она на него. Были в нём внутренняя сила и уверенность.

Когда-то в интернате Катя часто рассматривала портреты выдающихся людей из Светкиной коллекции журнальных вырезок: Александра Македонского, Генриха VIII, погубившего своих жён, Людовика Великого и других. Её тогда поразил портрет Давида Агмашенебели: обрамлённое волнистыми локонами красивое лицо, нос с горбинкой, гордый взгляд из-под сросшихся волной бровей. Руслан был похож на него, разве что волосы русые.

Вскоре показались блокпосты и, наконец, что-то похожее на военную базу, хорошо охраняемую, с пушками, многочисленными БМП (боевыми машинами пехоты) и БТР (бронетранспортёрами). База была заполнена всей существующей военной техникой. Это было село Довго – цитадель чеченских боевиков. На высоком шесте развивался флаг с изображением волка – флаг независимой республики Ичкерия.

В недалёком прошлом это было вполне мирное село, расположенное в долине межгорья. Теперь боевики жили в домах сельчан и наскоро построенных бараках. Все жители села – от женщин и подростков до стариков, – казалось, было занято тем, чтобы обслуживать и кормить эту многочисленную банду.

Снайперов подвезли к отдельному дому, оборудованному под казарму, где Лайму окружили белокурые молодые женщины, сразу же загалдевшие на непонятном языке.

В тесной кухне быстро накрыли стол, но Катьке есть не хотелось. Она сидела как одеревеневшая. Люба, наливая ей рюмку водки, тихо шепнула:

– Ты лучше принцессу из себя не строй. Тут, когда есть случай пожрать или посс*ть, не отказываются – не всегда такая возможность бывает.

Катя кивнула и принялась нехотя жевать.

– Роскоши тут нет, Пэрис: душевая тесновата, воды не хватает. Моемся по двое, чтобы быстрее. Наша очередь. Раздевайся, – Лайма быстро командовала, снимая одежду. Катька замялась, но тут же отбросила стеснение – на войне как на войне.

Струйки воды стучали по крепкому телу Лаймы, она глянула на Катю, лукаво прищурив глаза. Охотница с тонким, но крепким телом, стройными ногами и маленькой грудью, украшенной торчащими сосками, была хороша.

– На вот, спину мне потри, – протягивая Кате намыленную мочалку, командовала Лайма. Катя почувствовала, как крепкая рука, взяв за запястье, положила её ладонь на упругую грудь.

– Нравится? – весело спросила Лайма.

Катьку бросило в жар от возбуждения и смятение. Когда-то она ощущала то же самое, глядя на раздетую Светку, любуясь её круглыми бёдрами, которые до головокружения хотелось потрогать.

– Я…а не знаю. Не привыкла я к этому, – Катя решительно отняла руку.

Лайма подошла ближе и, облизывая губы, прошептала:

– Мы здесь без наших мужчин. Чеченцев не хочется. Иногда играем друг с другом, но принуждать тебя никто не будет. Другие интересы: надо заработать и ещё выжить при этом. Только ты не стесняйся, если тебе кто из наших девчонок понравится.

С этими словами она потянула Катькину ладонь вниз по своему животу к розовой расщелинке. Тут охотница увидела у Лаймы чуть выше бритого лобка сделанную витиеватыми буквами татуировку «smert ruskim okupantam».

Заметив удивление в её глазах, «железная леди» пояснила:

– Я здесь на войне не только из-за денег. Ненависть эта у меня в крови. Мой дед и отец много рассказывали, как русские присоединяли Литву, как отбирали нажитое, расстреливали, ссылали. На советскую власть я свой зуб имею – слишком много наша семья потеряла. Поэтому моя рука не дрожит, когда стреляю. А сколько по Прибалтике таких девчонок! Я их находила: спортсменок, охотниц – все они в нашем подразделении. Все – «Белые колготки».

Катьку никогда не интересовала политика, хотя она знала, что прадед её служил у Колчака и воевал против красных. Но здесь, в Чечне, она сразу почувствовала себя заложницей, заключённой, отбывающей срок, и мысли её крутились, как сделать этот срок покороче и легче.

Катя упала на кровать в изнеможении. Это был её первый день на войне – в душе пустота, всё тело ломило от боли и напряжения. Нина подсела рядом и, повернув круглое рябоватое лицо к Катьке, тихо сказала:

– Ты слышь, Перец, не тушуйся. Привыкнешь. А на меня обиду не держи, на мои шутки. Вижу я, ты тут не по своей воле. Мы все здесь по разным обстоятельствам оказались.

Прибалтки – понятное дело: они за идею воюют, месть их душит. А другие… Вот Любу нашу, биатлонистку, судьба ненависти к мужикам научила. Отчим её изнасиловал, а потом и мать убил. Любка три раза замужем была, трёх дочек родила, и все мужья, которых она любила, обкрадывали её или изменяли. А последний муж убить её хотел, чтобы квартиру присвоить, так Люба, защищаясь, его прирезала. Оправдали её, конечно, – свидетели были, и адвокат хороший. Однако год отсидеть пришлось, пока все эти суды прошли. С тех пор ненавидит она всю мужскую природу и не жалеет, когда стреляет в мужиков, а русские или чеченцы – ей все равно. Она бы их всех перебила, тем более за это ещё и деньги дают.