Наталья Куприянова - За кулисами иллюзий

Три представления, разные и по смыслу, и по жанру, и по актёрскому составу, сменяли друг друга, представляя на суд требовательных зрителей разные истории и такие же разные чувства. Короткие эпизоды, вырванные из ненастоящих жизней и сыгранные с театральной правдоподобностью, удивили Аду открытостью. Она не любила излишние сантименты, предпочитая хоть и витиеватую, но логику вычурным чувствам и декорациям, и, всё же, происходящее в шаге от неё умиляло. Закрыв глаза на мелкие погрешности, она с удовольствием погрузилась на полтора часа в трагикомичную, а иногда абсурдную до невозможности жизнь, то смеясь, то незаметно смахивая слезу со щеки, и признавалась себе, что всё-таки очень не хватает ей эмоциональных встрясок и впечатлений.

– Вам нравиться? – услышала Ада вопрос. Повернув голову, она поняла, что он адресован ей.

– Да, – коротко ответила Ада. Ей не хотелось отвлекаться, чтобы не пропустить момент или фразу, но Ружицкий заскучал, и это она успела прочесть в его глазах, от чего напряглась.

– Интересно, антракт будет?

– Должен быть.

– Скорей бы.

Перерыв дали после второй пьесы. Зрители с полными карманами эмоций покинули ненадолго зал. Виктор Евгеньевич проводил Аду до лестницы, где она остановилась, демонстрируя нежелание идти дальше. Сбитый с толку её молчанием, Ружицкий не придумал ничего лучше, как сердито заявить, что ожидал большего и от спектакля, и от помещения. Блуждая разочарованным взглядом вокруг себя, он замечал все недостатки старого здания, озвучивая обоснованные претензии вслух:

– Хоть бы сделали ремонт. Стены обшарпанные, потолок в пятнах… А двери! Посмотрите на двери! – воскликнул Ружицкий. – Неужели даже на банку краски нет денег? Я здесь был недавно – в большом зале на втором этаже. Там ещё более-менее прилично. Ремонт… косметический…, штукатурка нигде не отваливается… не то, что здесь, на четвёртом. Прежде, чем приглашать на постановки… экспериментальные, привели бы в порядок здание.

Ада, не собираясь принимать участие в наигранном возмущении, молчала, предоставляя своему спутнику возможность выговориться. Но, не получив одобрения, Виктор Евгеньевич последовал примеру Ады – умолк, с грустью подумав, что в таком вот молчании скорее всего пройдёт всё антрактное время, а то и весь вечер, но Ада неожиданно сказала, глядя в окно:

– …Вечерний город совершенно не похож на город при дневном свете. Вы не находите?

Ружицкий тоже посмотрел в окно, но ничего интересного за ним не увидел.

– Не знаю… Никогда не сравнивал… И в будущем не планирую. Мне совершенно не интересно.

– Это из-за искусственного света, – продолжила Ада, словно ничего, из того, что сказал Ружицкий, не услышала. – Он всему придаёт другой вид, зачастую обманчивый. Искажённая реальность…

Преподаватель компьютерной математики снова обратил свой взор на большое окно. И снова ничего, кроме темноты не увидел.

– Не понимаю, о чём вы…

– О тайнах ночной жизни.

– Каких ещё тайнах? – удивился он.

– Не знаю. Я никогда не жила ночной жизнью, и, скорее всего, не буду. Поэтому её секреты для меня так и останутся нераскрытыми.

– Не обманывайте себя, – посоветовал Виктор Евгеньевич снисходительным тоном. – Нет там, за окном, ничего такого, чего не видно при дневном свете. А тайны, о которых вы говорите, очень просты. Да и не тайны это вовсе. Всего лишь неоправданные риски и ложные представления. Самообман, да и только.

Согласна ли Ада с его словами, Виктор Евгеньевич не мог понять, пока она не сказала:

– …Наверное, так очень удобно, когда на все вопросы есть чёткие ответы… Когда можешь провести, не задумываясь, жирную линию между хорошим и плохим… Когда точно знаешь, где граница, и не возникает желания переступить её, заглянуть за кулисы… иллюзий, и увидеть все оттенки чёрного…

Поражённый мыслями девушки, которую он до сих пор считал прагматичной и разумной, преподаватель только и смог сказать:

– Зато никакого бардака в голове и путаницы в мыслях.

Одарив Виктора Евгеньевича внимательным взглядом, Ада не удержалась:

– У жизни столько граней, а у мира столько красок. Стоит ли себя так ограничивать?

– По-моему, это оправдание для пороков. – Губы Ружицкого расплылись в улыбке.

– Или стремление стать чуточку мудрее. Возможно, оно обманчиво, а возможно, и нет.

– …Обманчиво, без тени сомнения.

После завершения трёх пьес, после бурных аплодисментов, после очереди в гардеробную, Ада и Виктор Евгеньевич оказались, наконец, на улице. Поинтересовавшись, в какую Аде сторону, он так же спросил, далеко ли ближайшая остановка. Где-то на середине пути он предложил продлить вечер и зайти в кафе – поговорить, узнать друг друга лучше. Потом взглянул на часы и умолк. Тогда продолжила Ада:

– Мне завтра рано вставать. Уже десять, а ещё домой добраться нужно…

– Да, понимаю. Ну, ладно, тогда в следующий раз.

– Вы идите, Виктор Евгеньевич. Я почти пришла. Вон моя остановка, – показала рукой Ада.

– Ну, что вы! Я вас провожу…

– Тогда вам придётся делать круг, и совершенно напрасно.

– …Что ж… – замялся преподаватель. – …Тогда всего хорошего, Ада… Алексеевна.

– До свидания.

Попрощавшись, Ружицкий развернулся и пошёл в противоположную от Ады сторону. Шёл быстро, не оглядывался, и скрылся за первым поворотом. Проводив его взглядом до угла, Ада постояла на одном месте, давая себе возможность насладиться вечером. Нет, она не чувствовала разочарования, ведь ничего не ждала. Но сейчас, наедине с собой, вдыхая вместе с воздухом запахи ночного города, она, поддавшись искушению, представляла иную реальность. Как могло быть, если бы на его месте был тот, кто не предлагал бы ей размеренную, рассчитанную до мелочей жизнь со спокойным белесым счастьем, …или вместо неё была бы девушка без кучи сюрпризов за пазухой. Тогда бы этот вечер сложился совершенно иначе, заключила Ада. Но иного не дано…

Аду встретила пустая остановка. Приготовившись к ожиданию, она присела на скамейку и задумалась, не заметив, как рядом кто-то присел. И этот «кто-то» смотрел на неё, не сводя глаз, изучал, внимательно всматривался в каждую линию спрятанного полумраком лица. Когда Ада услышала своё имя, очнулась. Зажмурила глаза, мотнула головой, словно стряхивала оцепенение, и всё же никак не отреагировала, решив, что ей показалось. Но спустя мгновение, снова услышала:

– Ада!

Теперь она знала: не показалось. Ещё до того, как мозг стал анализировать, она повернула голову и уставилась на сидящего рядом. Это был мужчина. При тусклом свете фонаря много не рассмотришь, но распахнутое пальто и недельную щетину разглядеть смогла. А ещё взволнованные глаза. Впрочем, в них Ада прочла не просто удивление – шок, и от этого испугалась. Отодвинулась, на край скамьи, прижав сумку к себе.