Петр Карцев - Кот олигарха. РОМАН

Лена молча развернулась и, не чувствуя ног, побрела на голоса своих товарищей по катастрофической ночной авантюре. Зачем они вообще сюда приехали, если на то пошло? Возможно, оставить художника одного возле картины без всякого объяснения было не совсем вежливо. В конце концов, непоследний художник современности любезно показал ей свою незаконченную работу. Выделив ее из остальной компании. Удостоив ее не совсем бессодержательным разговором… сделав, по сути, незаслуженный комплимент ее интеллекту, если не красоте. Вполне уместно было хотя бы поблагодарить его за привилегированную демонстрацию!

Лене было все равно.

Она упала в кресло, забыв даже про дизайнерские особенности своего платья, требовавшие определенного внимания, особенно при резкой смене положения тела в пространстве. Весь круг кресел пустовал в полумраке на границе зеленоватого игорного оазиса. Троицкий с Решетинским гоняли шары по биллиардному столу – точнее, Решетинский гонял шары, в то время как Троицкий стоял напротив него, опираясь на упертый в пол кий и слегка пошатываясь. Лара стояла у самого дальнего углового окна спиной к студии. Ее правая рука была поднята к щеке – возможно, она говорила по телефону, но Лена не могла быть уверена. Ей был слышен только стук биллиардных шаров.

– Лена, идите к нам! – нетвердым голосом позвал Троицкий. – У нас некому вести счет.

– У тебя ноль, Женя, – тут же отозвался Решетинский, имплицитно как бы отзывая приглашение.

Лена сделала вид, что не слышала.

Троицкий сложил кружочком большой и указательный пальцы правой руки и стал внимательно рассматривать образовавшуюся фигуру.

Кто-то опустился в соседнее кресло. Лена нехотя покосилась туда и вновь обнаружила рядом с собой Январского, который опять держал в руках тяжелый альбом в потертой суперобложке. Лена успела заметить изображение Лувра и название на французском языке, прежде чем художник положил альбом на кофейный столик и начал листать.

– Хочу вам кое-что показать, – нейтрально сказал он, аккуратно переворачивая страницы репродукций, многие из которых были Лене знакомы.

Лена тихо вздохнула про себя. Конечно же, ему не было никакого дела до ее глупости. Учтивый художник, вероятно, видел в ней мимолетную гостью, пусть попавшую к нему случайно, но автоматически приобретающую право на его вежливое внимание. Человек другого социального круга и даже, по большому счету, другой эпохи, он поможет ей загладить ее неуклюжее поведение, даже не задумываясь о его причинах, – и, конечно же, забудет о ней через несколько минут, переключившись на других гостей.

Январский подвинул альбом ближе к Лене. В свете зеленоватой лампы видно было не очень хорошо, но Лена сразу узнала картину. Она не помнила ни названия, ни имени художника, но знала, что видела репродукцию раньше. Она подняла альбом и переложила к себе на колени – в основном для того, чтобы лучше рассмотреть изображение, но тут же кстати и заметив, что деликатность настоятельно требовала чем-то прикрыться именно в этом месте. Ларина последняя булавка демонстрировала признаки тревожной деформации. Одновременно Лена почувствовала и близость самой Лары, выданную земляничным ароматом парфюма. Лара наклонилась над ней сзади, опираясь рукой о спинку кресла.

Картина изображала по пояс двух обнаженных женщин, сидящих в ванне в окружении карминовых драпировок и вполоборота обращенных к зрителю. Пухлые молочно-белые тела средневековых матрон странно дисгармонировали с маленькими, почти детскими грудями и розовыми точками сосков. Было в такой дисгармонии что-то почти нездоровое, но ускользавшее от определения. Загадочнее этого, впрочем, был изображенный в самом центре и приковывающий к себе внимание жест одной из женщин, которая держала сосок другой, словно пинцетом, между большим и указательным пальцами левой руки. За минуту до того Лена видела, как точно такое же кольцо из пальцев рассматривал в пьяном увеселении Троицкий. По спине в очередной раз пробежал холодок. Она поняла, что заранее знала, какую картину покажет ей Январский.

Художник смотрел на нее, опустив голову набок, словно следя за ее реакцией, и теперь, подняв взгляд выше, он включил Лару в их разговор.

– Странная картина, – сказал он, – как вам кажется?

Лена опять почувствовала себя пьяной. В мыслях расползался какой-то туман, и хотя ей снова хотелось произвести впечатление на художника и ответить что-нибудь уместное, а лучше даже оригинальное, вся воля вдруг волной откатилась из тела, так что даже немного задрожали колени, на которых лежал альбом. Мало того, что язык не слушался, но и в мыслях наступила полная пустота. Отчасти, без сомнения, это могло быть следствием всего бессвязно выпитого. Но не только, не только. Было уже понятно, что вся неумолимая логика вечера вела к этому моменту, и теперь, когда он почти наступил, не осталось ни сил сопротивляться, ни решимости покориться неизбежному. Так – только в каком-то сотом приближении – обмякало тело перед трудным и важным экзаменом в университете.

– Загадочный жест, – прохладно, как ни в чем не бывало, сказала над ней Лара. – Надеюсь, у него есть символическое объяснение. В противном случае он выглядит довольно зловеще.

Январский кивнул, не поднимая глаз на Лару.

– Как святого Себастьяна можно вписать в несколько разных мифологий, так, боюсь, и здесь можно предложить несколько разных версий. Самая известная не обязательно является истинной. Или даже почти наверняка не является.

– Разве не всегда так? – ровно откликнулась Лара.

Январский как по щелчку переключился с задумчивой интонации на бегло-деловую.

– Мне давно хотелось написать свою версию этого сюжета, чтобы в нем разобраться. До сих пор не подворачивалось случая.

Он внимательно, но коротко посмотрел на Лену, встал и направился к центру комнаты. Там, не глядя, он щелкнул выключателем, и предназначенный для натурщиков подиум залило мягким, но ярким светом. В центре подиума стоял одинокий стул. Январский принес второй и поставил рядом. Затем, высоко подняв брови, он бросил на Лену новый взгляд. Взгляд, пожалуй, захватил обеих девушек, но Лене показалось, что он адресован прежде всего ей. Художник словно несколько удивлялся, что она еще не заняла предназначенное ей место.

Лена подняла глаза на Лару и встретила на ее лице немного загадочную, слегка отстраненную улыбку. Лена на секунду подумала, что это подобие вызова; что Лара хочет проверить, решится ли она. Но на что тут было решаться? Уж во всяком случае ничто не могло оказаться глупее, чем заявить теперь протест или даже мягко отказаться от предложения, которое Январский сделал имплицитным, но само собой разумеющимся. И во имя чего? Девичьей скромности? Очевидно, скромность не играла сколько-нибудь значимой роли в ее мотивациях; по крайней мере сегодня. Да и какая дура отказалась бы ради такой мелочи от шанса быть изображенной на настоящем холсте, способном прожить века? Нет, никакой вызов не мог быть причиной Лариной улыбки. Все было решено не позже, чем они вошли в эту студию.