Петр Карцев - Кот олигарха. РОМАН

Устраивать сцену было невозможно, тем более на фоне Лариной невозмутимости. Лена, внутренне кипя от негодования, сердито подставила камере профиль, шире распахнула глаза, чтобы сохранить на лице спокойствие, которого не чувствовала, и неподвижно уставилась в пространство. Пожалуй, все это было чересчур для одного вечера.

– А если так, – снова приблизившись, забормотал Решетинский. – Олигарх… промышленник… очень богатый человек… встречает роковую женщину, безумно влюбляется, женится на ней, невзирая на то, что она практически одного возраста с его дочерью… Нет-нет-нет… – он смущенно замотал головой. – Подождите: дочь олигарха влюбляется в молодого, подающего надежды политика, жена которого…

Лена перестала слушать. Ей было немного лестно и одновременно досадно, что в фантазии режиссера ей, по всей видимости, отводится роль младшей, но в то же время имплицитно менее привлекательной из героинь. Затмить Лару было немыслимо, да она этого и не хотела. И все же легкое ощущение соперничества родилось в какой-то момент на протяжении этой ночи, и теперь отделаться от него тоже не представлялось возможным.

Подошел Январский с палитрой в руке.

– Господа, – вельможным баритоном сказал он. – Мне нужен ничем не заслоняемый вид на моих моделей.

Решетинский попятился, все еще бормоча что-то себе под нос и потирая подбородок. Троицкий выключил айфон и деловито сунул в карман пиджака.

– Глеб Викторович, – ласково заворковал он, подходя к художнику, – позвольте мне выступить меценатом. Сами назначьте цену.

Январский помахал руками, показывая, что девушкам нужно сесть ближе друг к другу.

– Цену? – переспросил он.

– Картины, – уточнил Троицкий.

– Какая может быть цена у ненаписанной картины? – без удивления спросил художник. Его прищуренный взгляд перебегал с девушек на холст и обратно. Лена представления не имела о том, как пишутся настоящие картины.

Троицкий, понизив голос, что-то зашептал.

– Не о чем говорить, – громко ответил художник. – Меня давно занимал этот сюжет. Пишу его для себя. Если надумаю расстаться с картиной, вам сообщу первому. – Ровный и глубокий голос Январского каким-то образом смягчил фразу, которая в другом тоне могла, вероятно, показаться довольно грубой. Симпатия Лены, в любом случае, была всецело на стороне художника. Январский перехватил ее взгляд. – На оригинале шестнадцатого века, – сказал он, – справа изображена Габриэль д’Эстре, любовница французского короля Генриха Четвертого.

Его рука уже делала широкие движения над холстом – вероятно, размечая композицию. Троицкий разочарованно отошел в сторону. Королевская любовница , подумала Лена, бросая украдкой взгляд на Ларины плечи и высоко поднятую голову. Еще бы! Она постаралась незаметно выпрямить осанку. Но не королева .

– Вторая женщина – шатенка, которая держит пальцами сосок Габриэль, – ее сестра Жюльена-Ипполита.

Январский направил на Лену пастелевый мелок и сделал им несколько коротких движений влево.

Лена чуть не задохнулась на вдохе. Мысль об этом до сих пор не приходила ей в голову. Но если что-то могло сделать эту бесконечную ночь еще неправдоподобнее, то, конечно, это была необходимость и возможность прикоснуться к обнаженной Ларе.

Лара сидела неподвижно и невозмутимо, как статуя, отличаясь от статуи только золотистым оттенком кожи.

Лена протянула левую руку и сомкнула большой и указательный пальцы на Ларином соске. Она постаралась сделать прикосновение почти неосязаемым, но все равно почувствовала неизбежную реакцию чужого тела.

– Жюльена-Ипполита, – ровным голосом повторила Лара вслед за художником. – Как ее в школе к доске вызывали.

Может быть, ремарка была для Лары немного нехарактерной, или, может быть, Ларина невозмутимость не всегда бывала искренней. У Лены в голове и перед глазами сгущался туман; ощущения приливали к животу. У этого дерзкого, фальшиво-непринужденного жеста могло быть несколько символических объяснений, но ни одно не могло отменить его странности. На первый же взгляд было в нем что-то неправильное. За любой символической реальностью стояла реальность тела, в которой Лена не видела ему оправдания, или же ее фантазия отказывалась туда следовать.

– Одновременно Габриэль показывает зрителю перстень с драгоценным камнем, – продолжал Январский. – Собственно, ее жест является почти зеркальным отображением жеста Жюльены, а кольцо и сосок находятся на одной вертикали. Это неизбежно предполагает связь между ними.

– Ежику понятно, – подтвердила Лара.

– Генрих долгое время обещал жениться на Габриэль, если она родит ему наследника. По общепринятой версии, перстень символизирует обещанный брак, а акцентированный сосок – беременность Габриэль.

Лара скептически хмыкнула.

– Да, – согласился художник, – версия не исчерпывает тайну картины.

Не прошло и минуты, но Лена уже чувствовала, как рука наливается усталостью. Это немного сконцентрировало ее мысли. Январский продолжал метать в их сторону колкие, цепкие взгляды, перенося их неподвижные тела в свою фантазию, где загадочным образом они будут жить. Его рассказ казался лишним. Было очевидно, что он пишет другой сюжет и других персонажей.

Она заранее ревновала картину ко всем будущим зрителям.

– Вполне понятно, что перед нами не портрет, а символический шифр, – говорил Январский. – Служанка на заднем фоне что-то шьет: якобы приданое для новорожденного. Но почему она шьет левой рукой?

– Потому что… – начала Лена и обнаружила, что голос ее совершенно сел. Ей пришлось откашляться. – Потому что ребенок Габриэль останется незаконнорожденным?

Ей не было никакого дела до Габриэль и ее ребенка.

Январский оторвался от холста и перевел взгляд на нее.

– Действительно, – подтвердил он. – Генрих так и не женился на Габриэль, несмотря на то, что она родила ему не одного, а троих детей. Но художник не мог знать об этом заранее. Если же он писал картину по следам свершившихся событий – то есть после смерти Габриэль в 1599 году, – то к чему намеки на предстоящие роды и символику королевского перстня?

Лена облизала губы.

– Я не знаю, сколько я смогу держать так руку, – сипло сказала она.

– Еще несколько минут, – рассеянно попросил Январский.

Ей сразу стало стыдно за проявление слабости. Украдкой она взглянула на Лару, которая сидела, застыв неподвижно, похожая на Снежную королеву, если бы не тепло ее груди, которое чувствовала одна Лена.

– Левая сторона акцентирована по всей картине. Каждая из сестер делает свой символический жест левой рукой. Левой же рукой шьет служанка. Внутри картины, над камином, изображен фрагмент еще одной картины, в центре которой – лежащий мужчина; у него видна только одна рука – тоже левая.