Александр Образцов - Учитель поэзии (сборник)

– Ты что говоришь? – тихо сказал Аркадий Андреевич. – Это я спасаю репутацию? Я?? Я тридцать лет в волейболе. Тренировал и чемпионов, и сборную. Я передал команду своему ученику и пришел сюда, чтобы помочь вам! А ты мне говоришь – репутацию… Моя репутация всегда при мне, и ее не надо спасать.

После тренировки Аркадий Андреевич сказал:

– Виктор, останься, пожалуйста.

Проценко хмыкнул, проходя мимо них в раздевалку. Ветошкин посмотрел ему вслед и подумал: если он заиграет, то и остальные заведутся. Проценко со спины походил на пожилого бухгалтера, измученного геморроем. Длинные руки висели где-то впереди, ноги ступали в линию носками вовнутрь… Он и в игре оставался внешне разболтанным, но смотреть на него было сплошное удовольствие. Болельщики его любили. Его почему-то прозвали Тарантасом. В игре все части его тела двигались отдельно, не зависимо друг от друга, и казалось, что по площадке летают ноги, руки, сутулое туловище, и только узкое лицо, невозмутимое и угрюмое, как у хорошего клоуна, будто противоречило самой идее движения.

– Да, – сказал Аркадий Андреевич, глядя ему вслед, – кусачий. А ты знаешь, Проценко-то прав. Выкинули меня из команды. А теперь вот хочу доказать что-то. Как думаешь, получится?

– Не знаю, – сказал Ветошкин. – Я в такой форме никогда не был.

– Я вижу. Может, ты зря ушел? Валька тебя поймет. У него глаз, знаешь, какой?

– Хочу попробовать снова. Вы брата возьмете? Он здесь не задержится.

– Видел его. Серьезный парнишка. Ты на меня не в обиде?

– За что?

– За то, что на скамейке держал?

– Я сам виноват.

В ноябре заканчивалось первенство города. В этом году его проводили в один круг. И к последней игре обе команды Ветошкина, прежняя и нынешняя, подошли ровно, не проиграв ни одной партии. Ветошкин играл с наслаждением, все у него получалось: и блок, и нападение с углов, и подача. Когда-то у него была сильная боковая подача, но затем он ее потерял, Аркадий Андреевич заставил переучиваться, и вот теперь он снова подавал так, и подавал нацеленно и мощно. Команда за три месяца подтянулась, определился основной состав, и брат в нем закрепился. Но главным было то, что заиграл Проценко. Он по-прежнему чудил, играл на публику, безостановочно бубнил что-то себе под нос, комментируя встречу. Раньше он играл углового нападающего и сам себя называл блуждающим форвардом. Но в команде не было классного разводящего, и Аркадий Андреевич уговорами и лестью добился своего – Проценко попробовал, и по лучилось настолько удачно, что тренер заявил во всеуслышанье: «После Мондзолевского я не видел такой разводки». Это было слишком. Проценко сказал со вздохом: «Тартарен из Тарантаса». Прозвище прижилось. Аркадий Андреевич жаловался Ветошкину: «Виктор, хоть ты скажи этой язве, чтобы не разлагал команду! Какой я, к черту, Тартарен? А кто он такой был?» Ветошкину стало неловко, и он кое-как вывернулся: «Один француз, литературный герой. Он все преувеличивал». – «Хм, француз, – помрачнел тренер. – Не знаю, как с вами работать. На пенсию пора. У меня сроду кличек не было». Но он был отходчив и через минуту зычным, армейским голосом кричал: «Уснули, уснули! А ну-ка, ребятки, в двустороннюю!..»

– А тебе очень нужно, чтобы я была? – спросила Галя.

– Да… Это будет игра… не просто игра. Я уверен, ты полюбишь ее. Конечно, со стороны смешно – любить игру в мячик. Но ведь она такая же работа, как и все остальные. Ею живут. Ты не знаешь, какое счастье – победа.

– Это у тебя детское.

– Может быть. Но разве это плохо?

– Не плохо. Для тебя. Но представь, тебя спрашивают: «Чем вы занимаетесь?» А ты отвечаешь: «Я спортсмен». Витя, прошу тебя, не относись к этому так серьезно! Ведь ты умный, способный, трудолюбивый, я люблю тебя, но если смотреть шире?

– Значит, не придешь.

– Ты не хочешь меня понять.

– Я слушаю.

– Людям от спорта нужно только здоровье, пойми. Они хотят дольше жить. А такой спорт, как у тебя, это же цирк. Те же трюки, прыжки. И голый азарт. В цирке хотя бы весело, удивительно, загадочно, а у вас?..

Ветошкин молчал.

– Я приду, если ты хочешь.

– Ладно. До вечера.

Ну, Ветошкин, – сказал Проценко, – если мы им сегодня не вмажем, я мяч проглочу.

– Глотай сразу, – сказал Ветошкин.

– Ты что, серьезно?

– Вполне.

– Здра-асте! Лидер наделал в штаны. А мне кто заплатит за три месяца? Я, Ветошкин, тоже серьезно. Если сейчас не выиграем, брошу все к черту, пропади он пропадом, этот мячик. Ни одного сна приличного – каждую ночь проигрываю, бью в сетку, не достаю. Курить бросил, понимаешь? А ты – глотай сразу. Тартарен ничего не говорил?

– Нет.

– Они с нами первым составом играют, понял? У Крюкова сейчас мандраж. Вот выиграем, подойду к нему и скажу: «Валя Крюков, ты чемпион мира, ты у японцев выигрывал, у поляков и бразильцев, а я спорт смен-перворазрядник, дай мне автограф». Даст?

– Даст по шее.

– А я на это и рассчитываю.

– Слушай, у тебя никогда не было такого ощущения, что ты занимаешься ерундой?

– Какой ерундой?

– А вот играешь в волейбол.

– Лично я?

– Нет, вообще.

– Было. Всю жизнь. Кроме трех последних месяцев.

– Это пройдет.

– Ветошкин, ты лучше не выходи сегодня, скройся.

– Иди ты… Гуляй.

Мастера разминались. На них были красные рубашки со шнуровкой. Они купили их в прошлом году в Чехословакии. Крюков в синем костюме с медными пуговицами сидел в первом ряду близких трибун и серьезно следил за разминкой. Он еле заметно кивнул в ответ на «здрасте» Ветошкину, и тот смешался. Взвинченное, злое состояние, когда он мрачно, исступленно представлял, как один вытянет всю игру (он так ярко видел свой одинокий, мстительный триумф), – это состояние после разговора с Галей сменилось вялостью и безразличием. Он разминался в паре с Проценко. Проценко также был зол, но зол, так сказать, неугасимо. Это уже не по ходило на разминку. Проценко, как боксер, осыпал его сериями. Он старался попасть в Ветошкина, и точно, когда Ветошкин обернулся (его поз вала пришедшая Галя), сильнейший мяч угодил ему в грудь. Он пошатнулся. «Ты!» – с ненавистью крикнул Ветошкин. «Проснулся?» – спросил Проценко. Он улыбался. У Ветошкина тряслись руки от бешенства. У него не было врагов, но сейчас он ненавидел слепо, до желания избить ногами… Теперь Проценко играл в защите, и Ветошкин бил сильно, целил в голову, но Проценко мягко возвращал все мячи, он был неуязвим. Аркадий Андреевич давно следил за ними и, подойдя, одобрительно крикнул: «Вот так, вот так!..» – и Ветошкину захотелось попасть в него.

– Витя! Витя, подойди ко мне! – услышал он голос Гали, с трудом заставил себя повернуться, держа мяч в руках.

Он сел рядом с ней на трибуне.

– Ты что? – спросила Галя. – Что случилось? Какое у тебя лицо!