Александр Образцов - 365 рассказов на 2007 год

И начала продавщица как-то тускнеть. Тускнела, тускнела, а потом и вообще исчезла. Съел её своим взглядом этот так называемый поэт.

Я с трудом обнаружил в Смольном этот кабинет. Инспектор отдела гос. имущества, широколицый безбровый молодой человек лет 45 с весёлыми глазами, кивнул мне на стул и вышел. Я долго в одиночестве изучал стены со следами старых портретов, зевал, ёрзал на стуле, пока не наткнулся на тыльной стороне столешницы на примечательные надписи, вырезанные ножиком.

«Митя – секретарь райкома партии КПСС. Митя – член Политбюро?»

Снизу шариковой ручкой:

«Митя – говно. И дети его – говноеды».

Ещё ниже:

«Согласно судебно-графологической экспертизе писал Ст. Разин в 17 веке.

Лейтенант Е. Засранцева».

Ниже:

«Ст. Разина лишить ласкательного наклонения «Стенька» и переименовать пивоваренный завод в пив. завод им. Степана Разина.

(Из решения парткомиссии райкома партии КПСС)».

Дальше надписи уходили под ящик стола, выныривали на боковой его стенке и, насколько я мог видеть (я близорук), подобно муравьиному потоку двигались в сторону потайного, как я понял, шкафа.

Когда я понял это, шкаф распахнулся и молодой человек, широко улыбаясь, вышел из него, протягивая мне обе руки. (Костюм его был в древесных опилках.)

– Дмитрий. Инспектор отдела. Для вас – просто Митя. Слушаю.

– Я по поводу Исаакия…

– Так, – Митя остро глянул в глаза (я близорук, потому перенёс безболезненно) и усмехнулся. – Цена?

– Моя?

– Хорошо, тогда моя. Сто одиннадцать долларов. Раз?.. Два?.. Три!.. Продано.

– Кому?

– Законным владельцам.

– Фамилии?

– Белозёрские-Мазовецкие. С правом вывоза.

– Всего здания?

– И внутреннего воздуха. Называется «Воздух Родины». По одиннадцать центов куб.

– Пилить, что ли, будут?

– Нет. Три дирижабля 5 июля этого года подцепят вашего этого так называемого Исаака под запятки и понесут в Версаль. Таможенный сбор оплачен. Квитанция на месте.

– А там что останется?

– А там мы залудим православного какого-либо идола. К примеру, из глухих мест. Из Нерли, так сказать.

– Но какой смысл продавать так дёшево такой замечательный храм?

– Как понять – дёшево? Это не дёшево. Мы провели официальные торги. Вот и вы в них поучаствовали с вашим корреспондентским жалованьем. Что же вы не постояли за родной город и упустили такую возможность? А потом кого-то вините. Нехорошо.

– Вы не ответили на вопрос «зачем?».

– Затем.

– Понятно. А конкретней можно?

– Петербург готовится к Всемирным Играм, вы это слышали?

– Ну.

– А денег нет и нет. Ни на кого. Вот мы и решили кое-что загнать. Чего не жалко. А не жалко, откровенно говоря, ничего.

– Митя, вы… вы…

Молодой человек усмехнулся. Глаза его недобро блеснули.

Но я близорук и вспомнил об этом его блеске только в аллее-пропилее, когда пропуск мой в высокие сферы уже не действовал.

«Суки какие! – в бессилии воли подумал я. – Уже и Исаакий продали!»

Раньше, пока молоко стоило копейки, на углу Симонова и проспекта Просвещения стояла цистерна, а к цистерне с шести часов утра выстраивалась очередь. Зимой продавщица укрывалась от ветра брезентом и походила на капустный кочан во всевозможных домашних одежках.

В 1993 году у администрации появились иные задачи.

Цистерну отмыли, покрасили в белый цвет, поставили на пост милиционера. Продавщицу-капустницу заменили мужиком с яростной улыбкой восточного единоборца, который не боится ветра.

Только очередь осталась той же – терпеливой, с бидонами, с трёхлитровыми банками в нейлоновых сумках.

Теперь здесь торгуют водкой в розлив.

За три литра просят ребенка до десяти лет. Остальные дети школьного возраста идут по более сложной разнарядке: девочки – за четыре с половиной, мальчики – на литр дороже.

Здесь же, недалеко, у «стекляшки», где под Новый Год две недели продают елки, огородили загончик металлической сеткой. Здесь дети ждут крытую брезентом машину. Машина приходит к десяти утра, когда водка кончается, а родители ещё не напились до пробуждения у них родительского чувства.

Администрация на своих тайных заседаниях (об этом с обречённостью рассказывают в очередях) ставит вопросы выживания. И народ не может отказать ей. Надо так надо.

Куда отвозят детей – об этом тоже говорят, но неохотно, предпочитая не обсуждать таинственные логические ходы страшных людей, проносящихся во всё тех же чёрных лимузинах.

Может быть, из них хотят создать новую расу?

Но почему в таком случае младшие оцениваются ниже старших? Почему их держат в загончике из металлической сетки, а не развозят в комфортабельных венгерских автобусах?

И почему, чёрт подери, водка так отдаёт бензином?!

25 июля 1992 года на площади Мужества началась колоссальная драка. Я явился её случайным свидетелем и могу сказать абсолютно точно: как, когда и кем она была начата.

Она была начата в автобусе 495 маршрута около 10 часов утра.

Утром я вместе с сыном, загоревший и усталый, возвращался с дачной земли (я не работаю, поэтому в понедельник утром я ехал не на работу из дому, а как бы наоборот) и на метро от Девяткино доехал до «Площади Мужества» (я – инвалид второй группы, поэтому имею право не работать, а бороться со своей болезнью) и хотел пересесть на 123 или 495 автобус (сын, кстати, опоздал из-за драки на последний звонок в гимназию при Русском музее, куда я устроил его совершенно без блата два года назад. Скучное место. Он девятиклассник), но автобусы сейчас ходят так: играют в «козла» четверо водителей, и тот, кто «козёл», возит народ, остальные идут в кильватере через сто метров (а это имеет отношение к колоссальной драке, самое прямое, не спешите отбрасывать текст), и вижу: нет, я должен расставить все точки над «и» (интересно, бывает три точки над «и»? Две я встречал в Киеве, где сказал в одной семье «курица не птица, Киев не заграница», и пожалуйста – через неделю эта фраза уже в газете), так вот, все точки над «и» – у меня нет дачи, у меня дачная земля, 10 соток, которую я разрабатываю под продукты, так что я действительно нищ и полностью народен, мне можно верить, а поэтому и вижу: в автобусе 495 начинается скандал – контролёрша лет сорока, довольно мощная особа, сортирует пассажиров. И выбраковывает двоих мужиков. Один спокойно ждёт, когда его унизят и растопчут как личность, а второй вначале размахивает руками, затем рвётся к выходу – особа его встречает грудью – даже это не заставляет его обомлеть – но тут водитель хлоп – двери закрываются – и вся гоп-компания поехала в участок.