Руслан Гавальда - Литературный оверлок. Выпуск №4 / 2017

Не смотря на то, что такие истории были у каждого гея, Рудольф Нуреев не ожидал, что тоже вляпается в типичную историю. Он с ухмылкой смотрел на геев, заливающих свои унылые отношения. Но теперь сам пристроился на жердочке и заказал у бармена неразбавленного виски. Даже без льда.

Заглядывая в стакан Рудольф Нуреев не заметил, как стоявший у двери бара вошел внутрь и подкрался к нему к нему.

– Привет, – сказал Фредди, явно обрадованный его появлением. Глаза у него были карие, самые обычные. Лицо румянилось в падавшем с облачного неба свете.

– Привет.

Недолгое молчание.

– Ничего, что я к тебе подошел? – спросила он.

– Конечно, – ответил Рудольф Нуреев. – Что ж в этом такого?

– Ну, не знаю. Ты с парнем?

– Нет.

– У тебя все хорошо?

Рудольф Нуреев кивнул.

– Я никогда еще ничего такого не делал, – сказал он. – Хотя, наверное, так все говорят.

Он пожал плечами.

– У меня насчет этого опыт невелик.

– Да брось ты.

Он не ревновал. Ему хотелось, чтобы у него все было как у других, хотелось присоединиться к клубу.

Он снова пожал плечами, злобно, вновь вспомнив о муфтии с ишаком, усмехнулся:

– Ладно. Кое-какой имеется.

– У меня туго со временем, – сказал Фредди. – Просто я увидел тебя и… не знаю. Мне показалось неправильным взять и пройти мимо.

– Я рад тебя видеть, – сказал он.

– Может быть, встретимся снова? Ну, то есть до того, как ты приедешь на концерт. Или я слишком навязчив?

– Нет. Встретиться снова – это неплохо, я бы с удовольствием.

Эта поистине наглая уверенность красивого парня в том, что Рудольф Нуреев уже бывал у него на концертах и вновь туда собирается его поражала. С чего он взял, что он один из его поклонников? Но, как бы то ни было, его потянуло пойти и посмотреть на певца, узнать, оправдает ли он свою самоуверенность? Для Фредди же Рудольф Нуреев был его поклонником, потому что пил в баре, где лишь эти самые поклонники или просто любители рока собирались.

После концерта Фредди Рудольф Нуреев не преободрился. Адреналин в нем потух и он все такой же вялый и грустный сел за барную стойку клуба, в котором проходил концерт.

– Что ты здесь делаешь, милый? – незаметно подкравшийся Фредди принес с собой свой запах, свою участливость, свой язык жестов.

– Сижу, – ответила Рудольф Нуреев. – Просто сижу.

– Почему? В чем дело? Что-то случилось?

– Меня сегодня вышвырнули. Променяли на ишака.

– Что?

– Он переехал к нему. Ишак переехал к нему в дом.

– О Господи, – сказал Фредди. – Подробности ты какие-нибудь знаешь?

– Нет. Откуда?

– Дорогая мой. Ах, дорогой. Я понимаю, ты потрясен.

– Да. Очень.

– Пойдем, – сказал он. – Пойдем на отсюда. Просто прогуляемся по городу. Тебе нужно подышать. Хорошо?

– Хорошо.

Гуляя по набережной, они заскочили в ресторан. Заказали приготовить им омлет с беконом, а когда поели, Фредди отвел его в номер, поднялся с ним наверх и снял с его постели покрывало – так же осторожно и мягко, как когда-то сделал это в гостевой спальне Абдуллах Амин. Лицо Рудольфа Нуреева залилось краской стыда.

– Ложись со мной, – сказал он. – Ладно? Не работай сегодня допоздна.

Фредди забегал в этот бар перед концертами, как когда-то Рудольф Нуреев в перерывы между работой официантом.

– Конечно, – ответил он, но не разделся, не лег рядом с ним. Рудольф Нуреев от усталости провалился в сон, а Фредди на цыпочках вышел и отправился петь. Закончить эту ночь ему предстояло еще одним выступлением.

И лишь в замочной скважине повернулся ключ, Рудольф Нуреев проснулся. Он не побежал за музыкантом. Он так же был слаб и лежал. Он стал вспоминать их разговор.

Фредди сказал ему: «Представь, как этот несчастный олух всюду носится со своим милым ишаком, а после тайком, привязывая его где-нибудь у фонарного столба, начинает шнырять по барам и киношкам. Поверь мне, я такое много раз видел. Правда вместо ишаков – жены, но ни одна ли фиговина, а? Они звереют, только когда заденешь их за живое. Почти жалкого шмука минутой молчания и забудь о нем».

В правоте Фредди он не сомневался, однако и забыть об Абдуллахе Амине не смог. В памяти Рудольфа Нуреева застряло его спокойное презрение, то, как он стоял голый, облитый резким белым светом, держа в руках фотографию ишака. Рудольф Нуреев словно видел, как Абдуллах Амин, исполненный спокойной решимости и облаченный в строгий костюм, вступает, выпятив челюсть, в тишину правительственного здания, и на него накатывал страх, жгучий, как ледяная вода.

Это был не роман. Роман – слово, неверно описывающее то, что происходило с Рудольфом Нуреевым. Но тогда что же? Ошибка, это он готов был признать. Постоянный соблазн, которому он оказался – временно – не способным или не пожелавшим противиться. Когда он думал о людях, завязавших роман, ему представлялись комнаты в отелях, заплаканные вечера, целая галактика страстей и сожалений. А здесь был секс и что-то еще – сдержанная привязанность, удивительным образом напоминавшая дружбу, которую он знал мальчиком. Романы обдумываются заранее и тянутся мучительной последовательностью тайных свиданий. А он и Абдуллах Амин просто ложились в постель, когда у них возникало такое желание и когда позволяли обстоятельства. Само его поведение – простое, немного извиняющееся дружелюбие – вот что сделало случившееся возможным. Секс, словно говорил он, вещь очевидная и правильная, люди, оказавшиеся в таком же, как они сейчас, положении, занимаются им, и это только естественно.

Потом Рудольф Нуреев уснул.

Утром Рудольф Нуреев сел за руль своей машины, поехал в супермаркет. Как все это странно, даже поверить трудно. Ни смятения, ни бури эмоций. Обычная договоренность о встрече – и грусть, и несомненное облегчение.

На следующем концерте, хотя они договорились встречаться и без них, о ни молча постояли в вестибюле, потом Фредди прошептал:

– Может быть, поднимемся наверх, как ты думаешь?

Конечно же, Рудольф Нуреев думал положительно. И это не смотря на то, что он всё еще зализывал раны и думал, конца глубины этих душевных ран ему не видать.

В постели они вели себя заботливо и осмотрительно. Это был хороший секс, достаточно хороший, однако для Рудольфа Нуреева непривычный.

Они ходили в кино, ужинали в ресторанах. В первый же солнечный день съездили на машине Фредди к озеру, гуляли там у кромки воды, зябко подрагивая в свитерах и куртках. Фредди стоял на пляже в своей коричневой замшевой куртке, ветер сдувал ему на очки пряди волос, и совершенная красота окружала его, красота частностей – яркое холодное небо, мягкая золотистая щетинка на верхней губе. Еще одна ночь, и еще одна, и целое воскресенье без кофе и газет.