Ирма Берг - Спящие Боги. Роман

Эта работа таила в себе наслаждение, доступное, казалось, лишь ему одному. Она заполняла ту внутреннюю сферу его личности, куда не было доступа ничему другому, в ней и только в ней он находил опору. Работа спасала в минуты отчаяния, наступавшие время от времени, когда он злился на себя, потому что не мог выразить в этом мире всего, что хотел. В такие дни жизнь казалась Мартину абсурдной и хаотичной, и, сбитый с толку, он с головой уходил в книги. Ему казалось, что, возрождая книжные раритеты, он продлевает им жизнь для следующих поколений, а заодно и повышает ценность.

Кропотливый труд приносил свои плоды. Безупречность выполненных заказов как по невидимой цепочке притягивала к нему новых клиентов, таких же страстных ценителей древностей. Порой они приносили ему редчайшие, будто поднятые со дна пыльных сундуков манускрипты и духовные фолианты, которые он с педантичностью хирурга возвращал из забвения.

Потому его мастерская, пусть и с небольшим оборотом, в определенных кругах имела неплохую репутацию, занимала все его время и приносила деньги, достаточные для того, чтобы жить.

Офис снимали в тихой, уединенной части Арбата. В одном из обветшалых серых особняков, которые все еще не сносили в виду их культурной ценности.

Доехав до здания, Мартин поднялся на второй этаж и зашел в свой кабинет. Включил ноутбук, стал проверять почту.

Из раскрытого настежь окна доносились голоса людей. Они разговаривали на повышенных тонах, да так громко, что мешали ему сосредоточиться. Перекрикивали друг друга, навязывая один другому свое мнение. Разговор у них явно не складывался – каждый говорил и спорил о своем. А на фоне общего шума толпы выделялся тихий женский голосок, напевавший незатейливую песенку: «Ты неси, неси меня, кораблик… За вершины гор, как солнечный журавлик».

Постепенно к спорщикам присоединились прохожие, которые тоже считали нужным высказывать свое мнение. Теперь неудержимый многоголосый гвалт разросся до уровня митинга. К своему испугу Мартин различил в потоке выкриков собственное имя. А следом и название своей фирмы. Мало того, он понял – толпа направлялась к нему в офис. Через минуту он уже отчетливо слышал голоса в своей приемной.

Распахнув дверь, он выглянул в коридор.

Никого.

В приемной спокойно сидела чистенькая, как куколка, секретарша Вероника в платье цвета морской волны. У кулера с водой в другом конце приемной стоял старший переплетчик и заваривал себе чай. Негромко играло радио.

– Вероника! – выпалил Мартин. – Куда они ушли?

– Кто, Мартин? – удивилась Вероника.

– Только что здесь были люди. Что они хотели?

Вероника хлопнула пару раз ресницами, задумалась, но так и не нашлась что ответить.

Старший переплетчик тем временем удалился к себе в мастерскую, осторожно неся полную чашку с горячим чаем.

Мартин подошел к окну и посмотрел на улицу.

И там никого.

«Как они могли так быстро разойтись?»

Тут он снова услышал ту самую мелодию, которую напевала… да, теперь сомнений не было.

Он резко повернулся к Веронике.

– Это ты поешь?

– Мартин, да что с тобой сегодня? – вздохнула она. – Ничего я не пою.

И вдруг он понял.

В тот же миг его пробрал озноб, а в животе неприятно заныло.

Голоса людей, которые он слышал, были их мыслями.

Каким-то необъяснимым образом он слышал то, что думали другие.

Он стал судорожно перебирать в памяти все, что знал о подобных явлениях. Люди-телепаты, люди-феномены, помутнение рассудка, шизофрения…

Голоса продолжали сыпаться со всех сторон. Кто-то думал об обеде – и, к своему ужасу, Мартин начинал ощущать чувство голода. Кто-то размышлял о том, как набраться сил и позвонить заносчивому клиенту, – и Мартина сковывала неуверенность в себе и трусость. Кто-то злился на непутевого супруга – и неприятное чувство раздражения разрасталось у него в груди. Мелькали и обрывки фраз, которых он не хотел слышать вовсе, – те, которые люди обычно не произносят вслух.

Какофония слов и эмоций нарастала. Он попытался собраться, вычленить из нее то, что принадлежало лично ему, но ничего не выходило. Голоса, как карканье ворон, гомон птичьей стаи, перекрикивали его собственный мир. За секунду внутри образовалась невообразимая гамма эмоций, которая стала раздирать его на отдельные, чуждые друг другу части. Единственным желанием было срочно вырваться из этого чудовищного состояния.

Он зашел к себе в кабинет и захлопнул дверь. Закрыл окно и опустил жалюзи. Сел за стол и закрыл лицо руками. Голова раскалывалась. На лбу выступила испарина. Дыхание стало частым и прерывистым.

Он не хотел слышать эти мысли. Они были ему отвратительны! Он словно подглядывал за тем, что запрещено, проникал туда, куда лучше не ступать…

Усилием воли Мартин попытался все заглушить. Жестким тоном приказал себе не думать, не слышать, не чувствовать… Остановиться, успокоиться…

Мало-помалу стало получаться. Сначала убавилась общая громкость. Затем из звучащего в сознании хаотичного хора он начал различать отдельные голоса. Словно прокручивая верньер приемника, он задерживался то на одном, то на другом голосе и слушал только его. По характеру размышлений становилось понятно, кто из находившихся в офисе мог так думать. Нахлынувшая поначалу паника отступила.

От оцепенения и шока на ум пришла когда-то давно прочитанная история об одном польском графе, который страдал неприятным и странным психическим недугом. Бедняге чудилось, что в его голове свили гнездо голуби, простые сизари. Однако к врачам он идти наотрез отказывался – боялся, что те разрежут ему голову пополам.

Эта история только подлила масла в огонь. Мартин уже видел себя живым экспонатом паноптикума – ученые ставят опыты, пропускают через него ток…

Он щурил глаза, пытаясь что-то сообразить. Страшная мысль врезалась в сознание: «Опухоль в мозге».

«Да, я слышал о чем-то подобном. Растущая опухоль давит на нервные центры и активирует рудиментарные способности, отпавшие тысячелетия назад. Чтение мыслей – это атавизм, сохранившийся от наших далеких предков, не умевших говорить».

Мысль о болезни только усугубила состояние. Перспектива умереть через год от рака головного мозга окончательно выбила почву из-под ног.

Страх, неприятие, неверие в происходящее пробудили в нем злость. Он схватил со стола хрустальную пепельницу и с силой швырнул об стену.

Но грохота удара и звона бьющегося стекла не последовало. Не долетев пяти сантиметров до стены, пепельница зависла в воздухе.

Леденея от ужаса, Мартин осознал, что удерживает ее от падения не кто иной, как… он сам.

Он медленно встал и подошел к стене. Осторожно протянул руку и взял неподвижно висящую в воздухе пепельницу, так же медленно вернулся обратно и опустился в кресло.