Ирма Берг - Спящие Боги. Роман

В рамки здравого смысла это не укладывалось. Творилось что-то иррациональное, потустороннее, то, к чему обычный человек не бывает готов так сразу.

И в то же время это вызывало где-то внутри него немой восторг от того, что он делал это сам, усилием собственной воли. Мартин даже различил промчавшуюся в голове за десятую долю секунды мысль о том, что эта пепельница – подарок и разбивать ее жаль. Что и остановило ее за миг до роковой черты.

Голоса в его голове поутихли. А точнее удалились куда-то на задний план и стали едва различимы, как глухой шум толпы в зале перед началом спектакля. Он понял, что может управлять ими.

Его ум был ясен как никогда, сердце учащенно билось, все чувства обострились до предела. Он слышал, как тикают часы на стене через три комнаты от него. Проезжавшая за окном машина отзывалась дрожью во всем теле. Он ощущал, что температура на улице упала на два градуса, а влажность повысилась, что указывало на приближение дождя.

Память с поразительной точностью стала выдавать картинки всех событий его жизни, начиная с самого детства и заканчивая сегодняшним днем. На поверхность всплыли и отдельные фрагменты давно забытых снов, которые, как выяснилось, он помнил до мельчайших подробностей и необыкновенно четко.

«Что меня ожидает дальше? – нервно соображал Мартин. – Что еще сейчас проявится из того, чего я о себе не знаю? И почему это происходит со мной? Что послужило причиной?»

К нему снова вернулось странное, смутное ощущение, будто он знал и умел все это и раньше. Но каким-то непостижимым образом это было скрыто заслонкой разума и железным, ничем не прошибаемым убеждением, что в нашем мире такое невозможно.

Именно это настораживало его все больше. Еще в школьные времена он узнал, что всякое полученное впечатление, мысль и совершаемый поступок не исчезают бесследно, а где-нибудь да остаются на складе нашей памяти. А раз все, что происходило с ним в то утро, – лишь вспоминание, значит, существовало нечто, чего он о себе еще не знал.

При этом его новые способности не вызывали у него ни малейшего любопытства. Словно он уже когда-то наигрался с ними вдоволь, потом отложил за ненадобностью, а теперь они просто вновь заявили о своем присутствии.

Желания слушать чужие мысли или жонглировать без рук предметами, лежащими на столе, у него не было.

Его терзало другое.

По непонятной причине он чувствовал давящий на него груз. Будто жизнь его имела какую-то другую цель. И все, что он делал за свои тридцать четыре года, не имело никакого смысла. Он все время шел не туда. Делал совсем не то. Словно и не жил вовсе. Но как бы он ни силился что-либо понять, доступ туда был наглухо закрыт.

Он взял трубку и набрал телефон Марии – единственного человека, которому в тот момент он мог довериться. Они дружили с детства, и она всегда понимала его с полуслова. Работала она в одной из столичных газет, и звонок Мартина как раз застал ее после сдачи очередного материала в редакцию.

– Маша, привет. Мне нужно с тобой увидеться. Да-да, сегодня, через час. Со мной что-то происходит… Нет, не могу по телефону… Выпьем кофе или пообедаем, прошу.

Он старался, чтобы его голос звучал как можно более спокойно.

Встретиться договорились в кафе, прилегающем к левому крылу Московской консерватории.

До Большой Никитской Мартин намеренно решил дойти пешком, благо идти было не так далеко. Свернув на Сивцев Вражек, он хотел пройти по Староконюшенному переулку, потом пересечь Арбат и выйти на Бульварное кольцо.

Но сделав сто шагов, он взвыл от боли и согнулся, закрыв лицо руками. Грудь пронзила адская боль, словно кто-то с силой ударил его в солнечное сплетение.

Внутри что-то перевернулось и оборвалось. В тот же миг яркие вспышки света одна за другой ослепили глаза. Голова раскололась на тысячи осколков.

Через пару секунд все стихло.

Медленно, с опаской Мартин отнял руки от головы.

Но обстановка обычного арбатского двора на его глазах начала искажаться. Словно трехмерная голограмма, направляемая невидимым проектором, на него надвигалась, прорезая собой пространство, совершенно иная картина реальности. Он стоял и там, где никто другой, кроме кирпичной стены жилого дома ничего не видел, он наяву наблюдал аккуратные ряды горизонтальных белых коконов, уходящих в бесконечность. Скрывающая их полупрозрачная ткань позволяла различить лишь общие контуры человеческих тел. В полнейшей темноте они парили в невесомости, слегка покачиваясь из стороны в сторону, ни живые, ни мертвые. Без конца и без края. При этом располагались они с почти математической точностью – каждый на своем месте.

Мартину казалось, что помутившийся рассудок играет с ним злую шутку.

Картина парящих тел проступала все более отчетливо, и понять, где кончалась действительность и начиналось видение и что из них реальнее, становилось все труднее. Наконец потусторонний фантом застыл на месте, зримый и осязаемый. Мартин мог даже физически пронизать его рукой. По ту сторону царила смертельная тишина, холод и покой.

Он интуитивно почувствовал, что уже когда-то был там. Он помнил расположение каждого ряда, каждой горизонтальной и вертикальной галереи. Никому не дозволялось тревожить это место. Вход сюда охранялся так строго, будто все силы природы стояли здесь на страже.

Тем не менее Мартин двинулся вперед, точно невидимый и безвестный дух. Направление своего пути он знал досконально.

Миновав несколько галерей, он остановился. Осторожно приблизился к одному из коконов и стал вглядываться, но изображение расплывалось. Он потянул вниз белый покров, затем наклонился, чтобы разглядеть лицо, которое вот-вот должно было проступить, словно выплыть из густого слоя тумана. Он щурился и пытался собрать контур воедино, до боли напрягая зрение. Ткань по миллиметру сползала вниз, он уже почти видел то, что так влекло его. Но тут, точно иерихонская труба, пространство взорвал трубный звук. Сотни беспорядочных белых вспышек снова врезались в мозг. Глаза пронзила боль.

Из глубины бездны на него несся исполинский каменный шар, сметая все на своем пути.

Ему стало трудно дышать. Он попытался сделать вдох, но воздух не поступал, в груди бушевал огонь. За долю секунды его придавило к земле и сломало, как сучок засохшей ветки. В следующий миг он стремительно падал в глухую черную воронку, словно в зияющую чудовищную пасть.

– Молодой человек, молодой человек…

Маленькая старушка трепала Мартина за рукав куртки. Видение вмиг растаяло.

– Вам что, плохо? А? Чего на стену таращитесь?

Дребезжащий старушечий голос вернул его обратно в реальность. Он обнаружил, что и вправду пристально смотрит на стену дома в пяти метрах от него.