Сергей Е. ДИНОВ - Невольница. Книга вторая

Она снова капризно и больно дернула Веденяпина за палец, не собираясь отказываться от своих детских забав. Карлица правильно поняла, что взрослый дядя сейчас упрется, из вредности не станет с ней играть. Девочка попыталась оскалить редкие зубки в милой улыбке, завлекающе встряхнула картонной коробкой.

– Не хочешь подарков? – спросила она натянуто игриво и скорчила туповатую рожицу паяца, который вынужден кривляться перед неблагодарной публикой.

Веденяпин взглянул в ее водянистые глазки с красными прожилками и неприятно ужаснулся отсутствию осмысленного взгляда. Казалось, девочка смотрела не на него, а в него или сквозь него. Взрослому актеру, с достаточно устойчивой психикой, стало не по себе. Еще не хватало вызвать истерику ребенка – олигофрена, а затем тащить девочку, дрыгающую ногами, с пеной на губах обратно на квартиру к чудаку деду и выслушивать от ее сумасшедшей мамаши пьяные упреки, оскорбления и угрозы.

– Подарки каждому приятны, – Веденяпин попытался мягким тоном успокоить маленькое чудовище. Девочка надула слюнявые губки, затряслась, подгибая коленки, что как раз и предвещало истерику или безудержные рыдания.

– Пойдем! – потребовала она и вновь потянула его за палец в сторону арки дома на другой стороне улицы.

– Сначала подарки, – настаивал из вредности Веденяпин.

Девочка притопнула ножкой от негодования, посопела, но раскрыла крышку старой обувной коробки.

– На, выбирай, – предложила она и обиженно отвернулась.

Веденяпина жутко раздражала затянувшаяся нелепая игра в терпеливого воспитателя, возникло чувство, будто кто-то надсмехается над ним, управляет по радио этой уродливой куклой и намерен вывести взрослого, воспитанного человека из себя и заставить его сорваться, наговорить грубостей или даже ударить ребенка по заднице, за непослушание. На всякий случай Веденяпин с опаской оглянулся по сторонам. Ни прохожих, ни людей на балконах или в окнах ближайших домов не заметил, только после этого заглянул в нутро обувной коробки.

Первое, на что он обратил внимание, был облезлый желтый пенальчик размером с мужскую ладонь. С крышки пенала проглядывало затертое изображение египетского божества со змеей на головном уборе. Среди кисточек, с заскорузлыми от масляной краски радужными венчиками, огрызков толстых цветных карандашей, старых пуговиц, оловянного солдатика – гусара в кивере, колесика от игрушечной машинки, бронзовых шестеренок от старинных настенных часов, иного детского хлама, – выделялся пластиковый гребень, грубо украшенный цветными стеклышками, выложенных вензелем, в виде солнышка, букв «Р» и сдвоенной «АА». Гребень советского «ширпотреба» не представлял никакой ценности, ни фамильной, ни антикварной. Веденяпин убедился в этом, повертел в руках, поковырял ногтем стекляшки-стразы, вынутые из дешевых украшений и грубо приклеенные в основание гребня в выжженные, оплавленные углубления.

Впечатлительного актера заинтриговала и стала забавлять та сложность игры, в которую он оказался искусно вовлечен благообразным стариком-фантазером с его, якобы, старинной рукописью, с его сумасшедшей правнучкой с игрушками, якобы, подтверждающими правдивость всего этого грандиозного, как ему показалось, вымысла, названным «Список Одисса» с претензией на глубокую историю города Одессы.

Веденяпин с грустью, легкомысленно усмехнулся этой мудреной мистификации, положил гребень обратно в коробку и достал пенальчик.

Девочка – карлица запыхтела от негодования, что выбрали самую важную для нее вещицу, но промолчала и даже злорадно оскалила редкие зубки, когда Веденяпин не смог открыть крышечку пенала, как ни переворачивал и ни крутил его во все стороны. В отличие от иного игрушечного хлама, пенальчик показался антикварной вещицей, изготовленной весьма и весьма искусно. Плотно пригнанная крышечка не поддавалась, как ни пытался актер подцепить ногтем. Изображения египетских божеств на боковинках, донце и самой крышечке выглядели изумительно, с тонкой проработкой мельчайших деталей, разукрашенные, вероятно, когда-то давным-давно яркими красками, но потускневшие от времени, потертые, поцарапанные, местами содранные. Веденяпин принялся близоруко, с интересом рассматривать миниатюрные изображения, подобные рисункам внутри тоннелей, ходов и саркофагов египетских пирамид.

– Пойдем, – потребовала девочка.– Пойдем же!

– Можно забрать? – спросил Веденяпин и покачал перед девочкой ладонью, на которой лежала, похоже, главная ценность картонной коробки – пенал в виде крохотного египетского саркофага.

Девочка вздохнула тяжко, встряхнула обувной коробкой, с сомнением осмотрела оставшееся богатство, забрала пенальчик, спрятала под крышкой коробки и категорично заявила:

– Потом.

– Продай, – по-взрослому уперся барыга Веденяпин, хотя перед ним стоял ребенок.

– Нет, – уперлась и девочка.

– Сто рублей…

Надо напомнить, сто рублей по тем временам были еще очень даже приличной суммой. Авиабилет до Одессы стоил втрое меньше.

– Потом, – вредничала девочка.

– Когда потом?! – разозлился Веденяпин.

Коварный уродец-ребенок, простоватый, глуповатый с виду, сообразил, что взрослый дядя заинтересовался пеналом. И, уже смелее, девочка первой протопала под арку дома. Выглянула из-за угла, показала в оскале свои щучьи зубки и поманила кривым пальчиком.

– Иди.

– Когда потом? Под пенсию с судном под кроватью? – пробурчал Веденяпин, поморщился всем этим нелепым ужимкам шестилетней старушки, но покорно поплелся следом. Антикварный пенальчик заинтриговал бывшего фарцовщика и спекулянта. На ощупь вещица вызывала странное чувство соприкосновения с чем-то заряженным, словно касаешься предмета и ожидаешь колкого разряда статического электричества, но разряда не происходит, а лишь чуть покалывает кончики пальцев. Это чувство осталось даже после того, как уникальную вещицу отобрали.

Девочка уходила между домами, вглубь тройной анфилады одесских дворов. За первым двором, последовал второй, затем в тупике находился еще и третий, мощеный бугристой брусчаткой, завешенный над головой гирляндами веревок, провисшими под тяжестью мокрого постельного белья, выцветших, линялых женских байковых халатов и совсем уж бесстыжих, голубоватых рейтуз самых невероятных размеров.

Веденяпин покорно брел следом за девочкой, озирался по сторонам, смущался странной роли чудака-провожатого страшноватой карлицы, которая перестала казаться ребенком и воспринималась, как взрослая женщина-лилипут, недалекая умственно, но со своими странностями, тайнами и загадками.

– Сюда, – позвала девочка и махнула ручонкой в сторону бокового подъезда последнего дома анфилады дворов.