Сергей Е. ДИНОВ - Невольница. Книга вторая

– Боже мой!.. Бог солнца!.. – прошептал невольную ересь умирающий христианин и романтик корнет, – сохрани жизнь невинной девице Агнии Рудерской ради всего святого…

– Глава Первая. «БАРЫШНЯ», – после долгой трагической паузы продолжил было чтение старик. Но послышался тягучий скрип тяжелой двери, отчего Веденяпина передернуло холодной судорогой по вспотевшей спине. В комнату проскользнула девочка-уродец с розовым, распущенным бантом, громко протопала сандалетами по хрустящему паркету, забралась на один из стульев перед столом. Ребенок никому не улыбнулся, не кивнул, не произнес ни звука. С бесстрастным взглядом, уперев подбородок о край стола, маленький уродец уставился водянистыми глазами на хрустальную сахарницу.

Старик прервал чтение, бережно отложил лист рукописи в стопку прочитанного, тяжко поднялся, вынул из серванта чашку с блюдцем, вернулся к столу, налил для правнучки остывший чай. За это время девочка ни разу не отвлеклась от созерцания сахарницы, не скосила взгляд в сторону гостя, что терпеливо ожидал продолжения сего занимательного спектакля с художественным чтением.

Девочка-уродец сунула грязный пальчик в рот, послюнила, затем ткнула им в сахарницу, засунула за щеку, замерла и потеплела во взгляде от сладкого. Старик взглянул на гостя, с благодарностью заметил, что тот, никоим образом, не выдал своего удивления, возмущения или раздражения, присел на стул и продолжил чтение приятным старческим баритоном:

– После скончания каждой из трех чумных эпидемий, Одесса трижды неизменно оправлялась от черного сна. Оживлялись нарядными экипажами улицы, вновь копошились людскими муравейниками рынки, барахолки, мастерские, магазины и склады. Акватория Практической и Карантинных гаваней красочно ощетинилась мачтами иноземных торговых судов, вновь прибывших со всего света. Жизнь каждый раз начиналась заново.

В этот рай свободной торговли однажды под вечер в скромном дорожном экипаже прибыла инкогнито грациозная графиня в траурных одеждах, – вдова известного петербургского промышленника. Она остановилась в отеле «Рено» близ знаменитого одесского театра, построенного по проекту архитектора Тома де Томона, обращенного к морю своим королевским фасадом с классическим портиком и фронтоном.

Театральная площадь являла собой крохотный римский форум: окаймляли ее свободное пространство роскошный дом Ришелье, дом градоначальника, театр, здание думы и открытая колоннада.

Заезжими домами для почтенной публики служили два достойных подворья: «Сикарда» на Садовой улице и «Рено» на углу Ланжероновской и Ришельевской. «Рено» из заезжего дома вскоре стало приличной гостиницей и называлось на французский манер «Hotel Renaud».

Особенностью Одессы была жуткая пыль. От огромного чумацкого шляха новороссийских степей, с солончаковых песков Пересыпи вихрями проносилась мгла вдоль улиц и площадей. Пылевая завеса в городе порой стояла такая плотная, что невозможно было отличить лиц горожан. Дамские кринолины раздувались порывами ветра на Соборной площади, словно тканевые колокола. Дежурный солдат на гауптвахте на углу Преображенской улицы мог перепутать в вихревой мгле карету генерала с экипажем богатого купца и ударить в тревожный колокол. Довершали городскую идиллию в такие ненастные дни водосточные канавы, вырытые по обе стороны улиц, кои несли к морю бурные потоки грязных, дождевых вод и пестрые зловонные помои…

Увлекательное чтение старика вновь прервала несносная карлица. Девочка-уродец скользнула на пол, с грохотом опрокинула стул и скрылась под столом. Из-за краев тяжелой, вытертой, парчовой скатерти, что свешивались до пола, не было видно, чем мог заниматься в своем убежище странный ребенок. Старик извинительно взглянул на гостя. Столичный актер вполне пристойно и спокойно воспринял и необычную ситуацию, и возникшую томительную паузу.

Кисея занавеса перед окном порозовела в отсвете закатного неба. Веденяпин неохотно поднялся, с благодарностью откланялся. Старик сложил листы рукописи, вложил пачку в мятую картонную папку с тесемками – завязками, протянул дрожащей рукой гостю.

– Простите, из опасения лишиться, могу доверить семейную реликвию дня на два, не более. Если, конечно, вас заинтересовала сия история.

Веденяпин с почтительным поклоном принял рукопись и ответил негромко:

– Весьма заинтересовала. Через два дня верну пренепременно. В целости и сохранности. Будьте покойны.

Старик так же почтительно склонил голову, хотя при слове «покойны» невольно дернул дряблой щекой в кривой усмешке. Девочка под столом не издавала ни звука. Но вдруг заворошился, приподнялся край скатерти. Над столешницей показалась детская ручонка и вновь исчезла. На краю стола осталась лежать весьма необычная пуговица от военного мундира.

Старик взял пуговицу двумя пальцами, осмотрел, покривил губы в легком изумлении и протянул вещицу гостю.

Пуговица оказалась оловянной, с двуглавым царским орлом.

Разум Веденяпина ото всего нынешнего необыкновения плавал, будто в сиропе, в упоительном тумане спокойствия и равновесия. Все, что ни случилось бы далее, он воспринял бы с удовольствием и благодарностью. Даже девочка-уродец решила, видимо, порадовать нежданного гостя нелепыми поступками, пошуршала под столом пластиковым пакетом, выбралась на коленках из-под скатерти, поднялась с четверенек. На одну из ее сандалет был напялен женский туфель, что Веденяпин подобрал с крыльца дома Маргулиса. Строго погрозив деду пальчиком, девочка проковыляла мимо гостя, этакой хромой старушонкой, волоча на ноге неудобную туфлю для взрослых на высоком каблуке, мимоходом сунула Веденяпину в руку скомканную бумажку. И скрылась за дверью в спальную комнату.

Теплым, благодатным вечером умиротворенный актер медленно брел, прогуливался под каштанами и акациями Пролетарского бульвара, совершенно трезвый, в состоянии замечательного, душевного похмелья, подобного благостному равновесию умеренно выпивающего человека, когда тот смог остановиться вовремя. Когда любая лишняя рюмка могла привести к пьяному загулу или же к потасовке с первым встречным – поперечным, с неприятной физиономией или оскорбительной ухмылкой.

В студийную гостиницу «Экран» возвращаться не хотелось, но вечером, одному и без компании, податься было некуда. За буйными кронами каштанов мрачный серый улей многоэтажки, прибежища «киношников» и неустроенных одесситов, выглядел неприглядно и неуютно, будто гигантское надгробие многих несбывшихся надежд временных постояльцев. Веденяпин проскочил было на четвертый этаж, минуя лифт, по лестнице, но воющий от голода желудок заставил спуститься обратно в буфет гостиницы. Не обращая внимания на призывы подвыпивших коллег из съемочной группы, на их пьяные оры из плотной сизой завесы табачного дыма, Роман добрался по лабиринту человеческих тел, развалившихся по стульям, до стойки бара, заказал салат, нарезку ветчины и сыра. Не удержался, присовокупил к заказу парочку «мерзавчиков» – крошечных бутылочек коньяка, для согрева. Этот опрометчивый поступок и предрешил моральное падение актера на всю последующую ночь.