Сергей Е. ДИНОВ - Невольница. Книга вторая

Бледная Агния в нарядном, открытом платье, по моде «антик», без сил опустилась в кресло в прихожей, взглянула на краснощекого юношу в ладном военном мундире кавалергарда и тихо спросила:

– Вы сами часом не заболели, сударь?

– Господь с вами! – перекрестился влюбленный корнет, прищелкнул каблуками со звонкими шпорами.– Чувствую себя превосходно-с. Однако ж, вам, сударыня, советую остаться дома и не покидать сего убежища до… скончания эпидемии. Да-с. Год или два-с, – неловко пошутил он и смутился своей страшной шутке. – По городу объявлен карантин.

– Да-да, карантин, – согласилась девушка, с глубокой печалью молвила:

– Горели факела… тела людские… дымились тлеющей отравой… – помолчала.– Картины Босха… Боже, наяву… Как это ужасно… – и девушка пролила тихие слезы.– Я лишь надеялась до осени отдохнуть у моря в душевной неге…

– Разрешите, я позабочусь о вас?! – воскликнул пылкий юноша в полной уверенности в своей счастливой звезде.

Через неделю корнет умирал от чумной лихорадки на койке военного госпиталя. Юная Агния в белом передничке медсестры поила его бесполезным травным отваром, со слезами наблюдая за угасанием юноши.

Агния прибыла в Одессу недели две тому назад к теплому морю, на отдых, в гости к дядюшке и весть о чуме потрясла впечатлительную институтку. Девушка не выходила из дома, молилась в своей комнатке в мансарде вплоть до сообщения о смертельной болезни корнета. В тот же час кроткая Агния собралась и бесстрашно отправилась в госпиталь, где объявила о намерении служить сестрою милосердия.

Живописная, до недавнего времени, Одесса, украшенная по мощеным улицам чахлой зеленью кустарников и юных дерев, в короткий миг самого жаркого месяца лета обратилась в мрачную декорацию смерти. Двери и окна зачумленных домов накрест беспощадно заколачивались досками вместе с умирающими людьми. По ночам на узких припортовых улочках стучала деревянная колотушка. Разъезжали дроги с грудами мертвецов. Хоронили без гробов. Сжигали. Даже в респектабельном центре города, близ оперного театра и гостиницы «Рено» грохотали по булыжным мостовым колеса подвод, груженые телами горожан. Сопровождали эти чудовищные процессии жуткие личности в черных парусиновых плащах с капюшонами, с черными клювастыми масками чумных лекарей. Смоляными факелами похоронщики освещали свой путь, уложенный не только людскими гниющими телами, но и бесчисленными трупами собак, кошек и крыс.

Смрадный воздух был пропитан запахом тлена, серы, удушливых дымов от костров, где сжигали умерших. Море близ Одессы напоминало вулканическую лаву, черную от хлопьев пепла. Эта жуткая густая смесь вяло переваливалась волнами у черных песчаных пляжей Ланжерона, Большого Фонтана, Аркадии…

Чудовищная болезнь не коснулась крепкого здоровья храброй Агнии. Юная медсестра в часы дежурства, словно бледное привидение блуждала среди коек с больными, боялась задержаться у окна, когда слышала приближающийся дробный стук колотушек или замечала факельные отблески на черных стенах ближних домов. Вся Одесса погрузилась во мрак, который не могло прожечь ни единым лучом жаркое южное светило.

В одну из тягостных ночей под своды широкого коридора госпиталя вошла мрачная процессия из пяти факельщиков с черными клювами под капюшонами. Факела были оставлены на ступенях при входе, воткнуты в известняковые вазы с землей, что служили недавно цветниками. Никто не препятствовал восшествию предвестников смерти. Однако, процессия пришла за живыми и здоровыми. Грубыми пинками ног в армейских сапогах пришельцы открывали двери палат. Один из них вошел в палату, где у постели умирающего юноши сидела кроткая Агния и нараспев тонким, дрожащим голоском прилежной хористки читала «Ветхий завет».

– Вот, посылаются бедствия, и не возвратятся, доколе не придут на землю. Возгорается огонь, и не угаснет, доколе не попал и т основание земли. И трупы, как навоз, будут выбрасываемы, и некому будет оплакивать их, ибо земля опустеет… Горе тем, которые связаны грехами своими и покрыты беззакониями своими!..

Плащ повел черным клювом по сторонам и направился к Агнии.

– Он жив! Жив! Оставьте! – воскликнула девушка, привстала со стула, чтобы защитить умирающего юношу. Но черный пришелец шагнул ближе, подхватил медсестру под колени и легко перекинул через плечо ее гибкое тело.

Жуткий девичий вопль вызвал из забыти я корнета. Юноша приподнялся на локте, сдавил под подушкой рукоять заряженного пистолета, что приготовил для себя, на тот момент, когда сочтет, что утрачена последняя надежда на выздоровление. В желтом тумане угасающего сознания корнет различил черную смерть, уносящую белый кокон очередной жертвы. Юноша свалился ничком с кровати, шатаясь от слабости, на четвереньках добрался до коридора, за тем вдоль стен, опираясь и проскальзывая руками, последовал за возлюбленной.

Черные плащи уносили на плечах безвольные тела медсестер, и могло показаться, что где-то срочно понадобилась помощь, и таким варварским образом решено было доставить сестричек к месту очередной трагедии, если бы не вопли, стоны и слезы похищаемых девушек.

Корнет брел следом, опираясь руками о влажные стены коридора, хрипел от бессилия. Когда толстяк в пенсне, дежурный врач госпиталя встал на пути похитителей, в его белоснежный халат вдруг с чудовищной силой ударился багровый бутон, разверз грудь кровавым месивом, и отбросил врача спиной на стену. Под сводами коридора с оглушительным треском раскатился звук выстрела. На этот выстрел и ответил выстрелом из своего пистолета корнет. По жуткой несправедливости свинец попал в невинную жертву, прикрывающую спину похитителя, уходящего последним. Одна из медсестер вскрикнула, обмякла, и ее, мертвую, сбросили с плеча на пол за ненадобностью.

Словно жуткий предсмертный сон в кроваво-огненных сполохах воспринимал происходящее корнет. Сил у юноши хватило, чтобы выбраться во двор, когда отъезжали подводы, загруженные мешками. На двух оставшихся подводах черные возницы запихивали в мешки стенающих медсестер. Корнет судорожно щелкал и щелкал спусковым крючком своего разряженного оружия, затем из последних сил размахнулся и швырнул пистолет во след телеге, отъезжающей от крыльца. На удачу, попал тяжелой рукоятью в лицо возницы, обернувшегося на его дикий вопль отчаянья.

Тряпичным манекеном с выдернутой проволочной арматурой юноша повалился со ступеней. Земля, устланная прогорклой, черной пылью, накренилась и бросилась навстречу корнету, ударила в лицо и забила его глазницы. Это были последние моменты короткой жизни юноши. В жарком бреду, грязного, пыльного, его перенесли обратно в палату, положили на желтые простыни и оставили на его груди белоснежным комочком – платочек, выпавший из рук его похищенной возлюбленной. На перепачканной суконной больничной пижаме, на груди корнета ослепительным венчиком цветка высветилась белизна батиста и заискрилась золотистая вышивка в виде солнышка и вензеля с буквами «Р» и переплетенными «АА».