Екатерина Мельникова - Черное сердце

– Мы не умеем играть так, как вы. – Грустит он или делает вид, потому что это самое лучшее ощущение в мире: видеть восторг в глазах гения. – Не буду напрягать, конечно, но если это возможно, подучите этому меня. Хотя бы на простой акустике. Конечно, я всю жизнь мечтаю о крутой электрогитаре, потому что просто обожаю электронную музыку, но для начала хотя бы акустику в совершенстве освоить. Только вот боюсь, до вас мне все равно будет как до Луны ползком.

Медбрат находится под таким возбуждением, что ему самому требуется первая помощь. И, не оставшись в долгу, в качестве этой помощи выступает Джордан, сжимая в руке его плечо.

– Слав, а зачем тебе становиться вторым Цоем? Ты будь собой, играй, как играешь только один ты. У каждого художника свой неповторимый стиль.

– Ой, спасибо, конечно. И все-таки освоить у профессионала парочку хороших техник делу не навредит. Вы просто мастера горячих шоу.

– Спасибо, ваш друг тоже. – Подчеркивает Карина, прикоснувшись к больному месту на губе. Подушечками пальцев она чувствует пластырь на своей ране. – Дружище, у меня здесь ужас, да?

– Просто пятница-тринадцатое. – Помявшись, говорит Джордан. Его жена выглядит чуть получше тыквы на Хэллоуин с этой подтекшей косметикой, синяками под глазами и ушибом на губе, который не скрывает даже пластырь. – Косяк! Журнашлюхи будут писать, что это с тобой сделал я.

– А мы приведем Артема, и он скажет, что это он. – Нашелся Слава.

– Не увидят они меня, я отсижусь дома.

– Сколько придется отсидеть? Год, что ли?

– Вы только поскорее возвращайтесь на сцену, я хочу удовольствие повторить. Вам удаются любые образы. Я бы вас не пять минут, не два часа, а целые сутки слушал.

– Вы меня сегодня перехвалили, Слава.

– Вас невозможно перехвалить. Бывают концерты, после которых несколько недель очухаться не можешь. Скачивал я тут ваши треки с Интернета, выступления с церемоний, концерт в Америке… Понравилось просто дико! Не представляю, что мои уши раньше слушали. Они у меня как будто выросли заново. Пока что это лучшее из всего, что я слышал. Почему я ленился послушать вас раньше? Это гениально! А когда я куплю диск, вы мне его подпишите?

Карина кивает веками, а потом переглядывается с Джорданом.

– Видишь, как народу нравится? – в ответ тот подмигивает, а потом кое-где снова начинается дождь. – Не плачь.

– Простите, конечно. – Меркнет Слава. – Я перечитал уйму биографий рок-музыкантов, узнавая, почему музыка такая , почему тексты такие . Небось, и у вас за этими шедеврами стоит боль. – Предполагает мальчик, и непогода внутри Джордана умножается. – Не огорчайтесь. Я… ммм, тоже знаю, что это такое.

Лестеры смотрят друг другу в глаза, улыбаясь и лаская свои сплетенные замком руки, пока Слава, отступив от разговора о музыке и прочем, дает рекомендации по поводу дальнейшего лечения. И тут в палату входит высоченный стройный Артем, внося с собой запах божественного одеколона, который почувствовали Карина, Слава, Джордан и все остальные, кто находится в Питере и близлежащих к нему городах. Одного и того же человека Карина рассматривает совершенно по-новому: новизны придает не только медицинский халат, но и вина в лице, от чего оно делается щенячьим. Артем выглядит естественной и вполне невинной версией самого себя, выпившей преображающее зелье, снимающее заклятие порочности. В руках он держит букетик цветов из ярких ромашек, что также не вяжется с его отличительной наглостью.

– Доброе утро. – Молвит он.

– Ты как после бодуна? – спрашивает Слава, подойдя к другу. Он берет у него цветы и ставит их в вазочку на окне. – Ух ты, какие ромашки! Солнышки! Карина, Артем тебе солнышки принес.

– Нормально я после вчерашнего. Ты ведь знаешь, как я справляюсь: желудок с вечера прочистил, и все. Или я не врач? – он прочищает горло и останавливается у изножья кровати. – Джордан, Карина, я пришел извиниться.

– Ой, что это за зайка? Ты ли это, доктор? А где же твой враждебный настрой? Карюша, глянь на него. Неужели все это помещается в одном человеке? Вот артист! И уж, будь любезен, открой тайну века. Поведай. Почему все врачи алкоголики?

– Джордан! – возмущается Карина. – Человек извиняется. Веди себя very good.

– Мне жаль, что так вышло. – Приступает Артем, смело глядя Карине в глаза (Джордан от него отвернулся и сейчас Артема слушает только его обиженный затылок). – Мне стыдно за свое поведение. Даже если бы я попал, куда целился, все равно стыдно. Простите.

– Ничего страшного. – Кивает Карина. – Мы оба прощаем. – Добавляет она строго, по большей части для своего мужа.

– Ладно, мы пойдем. Поправляйтесь. Артемка, пошли. Работать надо. – Зовет Слава, толкая друга к выходу.

– Спасибо еще раз, Славка. Ты хороший друг. – Говорит Джордан, не поворачивая головы.

В день выписки Джордан по первому требованию приносит Карине ее любимый выходной наряд – джинсы и белую футболку. Они планировали посидеть в кафе и прогуляться после этих сумасшедших дней. Три дня она пролежала в больнице как запертая в газовой камере, а в предвкушении выхода на свежую улицу почувствовала себя как человек, высадившийся на землю с замкнутого космического корабля. Всегда ненавидела сидеть в помещении более суток! Это делало ее полумертвой. В зеркале вместо человека она после заточения видела мумию. Нет-нет, пора валить отсюда!

Рассказывая мужу, как врачи трое суток не отпускали ее гулять, Карина, полностью одетая, завязывает шнурки на кроссовках, и вдруг в палату стучат.

– Да! – громко отзывается она, и через мгновение видит Петра Доронина с цветами. Судя по красным розам, этот букетик стоит дороже ромашек Артема. Рот Карины растягивается в легкой улыбке. Джордан также не против его присутствия и одним только взглядом приглашает присесть.

– Привет. Ты ведь… не здесь работаешь?

– Нет, Карина, я работал в медицинском центре «Во имя жизни». Привет, Джордан.

– Привет. Насколько я знаю, этот центр лучший в столице. Успешная у вас была карьера…

– Да, пока меня не наградили этим проклятьем. Работа для врача в этом центре равна по крутизне обучению в Гарварде. Ну, что ж. Чтобы смириться и принять жизнь такой, какая есть, тоже нужна сила. Как ты, девочка?

– Ужасно. И еда была мерзкая. – Корчится Карина, вспомнив картофель-пюре, по вкусу напоминающий рвоту. – Меня Славик спасал, приносил мне фрукты, сок и булочки.

– Я созванивался с Логвиным, когда не мог прорваться. Здесь карантин был, все двери бревнами подперли! – возмутился Джордан, убирая с коленки Карины невидимую соринку.

Петр садится рядом с певицей на кровать. Ее муж сидит на стульчике напротив, держа ее сумку наготове – вырваться отсюда, да поскорее.