Тим О'Райли - WTF? Гид по бизнес-моделям будущего [litres]

Однако, как убеждала меня за ужином бывший председатель Совета экономических консультантов Белого дома Лаура Тайсон, большая часть рабочих мест предоставляется малыми предприятиями, а не крупными акционерными компаниями. Она предостерегала меня от преувеличения роли финансовых рынков в экономическом кризисе, но ее комментарии напомнили мне, что истинным результатом «экономики просачивающегося богатства» стало то, что идеал максимизации прибыли, а не всеобщего процветания, идет метастазами от финансовых рынков и таким образом формирует все наше общество.

Концепция, будто то, что хорошо для финансовых рынков, хорошо и для рабочих мест, заработной платы и жизни реальных людей, является роковой ошибкой в качестве основы многих экономических решений, которые принимают бизнес-лидеры, директивные органы и политики.

Уильям Лазоник, профессор экономики Университета Массачусетса Лоуэлл и директор Центра по вопросам конкурентоспособности промышленности, отмечает, что за девять лет, с 2004 по 2013 год, компании из списка Fortune 500 потратили огромное количество денег – 3,4 триллиона долларов – на скупку акций, что составляет 51 % всей корпоративной прибыли этих компаний. Еще 35 % прибыли было выплачено акционерам в виде дивидендов, и осталось всего 14 % для реинвестирования в компанию. Цифры 2016 года, приведенные Ларри Финком, являются кульминацией десятилетней тенденции. Такие компании, как Amazon, способные бросить вызов финансовым рынкам и пожертвовать краткосрочными выгодами в пользу долгосрочных инвестиций, встречаются слишком редко.

Снижение корпоративной нераспределенной прибыли имеет решающее значение, поскольку она является наиболее важным источником средств для инвестирования в бизнес. Несмотря на господствующую идею о том, что финансовые рынки используются для финансирования экономического подъема, Лазоник указывает, что «основная роль фондового рынка скорее заключалась в том, чтобы позволить владельцам-предпринимателям и их партнерам по прямым инвестициям изымать свой личный капитал из уже существующих инвестиций, чем в том, чтобы позволить корпорации привлекать средства для новых инвестиций в производственные активы».

Лазоник отмечает, что с середины 80-х годов «режим распределения ресурсов во многих, если не в большинстве, крупных американских коммерческих корпораций перешел от «сохранения и реинвестирования» к «сокращению штата и распределению». При сохранении и реинвестировании корпорация сохраняет прибыль и реинвестирует ее в производственный потенциал, представленный ее рабочей силой. При сокращении штата и распределении прибыли корпорация оставляет опытных и зачастую более дорогих работников и распределяет собственные средства между акционерами».

Одной из жертв экономики акционерной стоимости стали корпоративные научные исследования. В проведенном в 1997 году исследовании для Совета управляющих Федеральной резервной системой США экономисты Чарльз Джонс и Джон Уильямс подсчитали, что фактические расходы на НИОКР в виде доли ВВП составляют менее четверти оптимального показателя, основанного на «всеобщем уровне доходности» от инноваций. И в документе 2015 года экономисты Ашиш Арора, Шарон Белензон и Андреа Патакони отмечают начавшееся в 1980 году снижение количества научно-исследовательских работ, опубликованных учеными крупных компаний, что, как ни странно, сочетается с отсутствием снижения количества поданных патентов. Это недальновидное определение приоритетности получения максимальной выгоды над увеличением капитализации. «Крупные фирмы, по-видимому, ценят «золотые яйца» науки (патенты), – пишут авторы, – а не саму курицу, которая их несет (научный потенциал)».

Однако больше всех пострадали от этого изменения политики корпоративного реинвестирования рабочие, чьи рабочие места были ликвидированы и чья заработная плата была урезана ради финансирования роста доходов акционеров. Как показано на рисунке ниже, доля ВВП, которая приходится на выплату заработной платы, упала с почти 54 % в 1970 году до 44 % в 2013 году, а доля доходов от корпоративной прибыли – увеличилась с 4 % до почти 11 %. Уоллес Турбвиль, прежде работавший в Goldman Sachs, метко определяет это как «нечто приближающееся к игре с нулевой суммой между владельцами богатств и остальной Америкой». Игры с нулевой суммой хорошим не заканчиваются.

«Один процент в Америке сейчас все еще немного ниже, чем один процент в дореволюционной Франции, но становится все ближе», – говорит французский экономист Томас Пикетти, автор книги «Капитал в XXI веке» (Ад Маргинем, 2016 год. – Прим. ред .).

Исследования Лазоника показывают, что эта тенденция «в значительной степени определяет национальную экономику, которая характеризуется неравенством в доходах, нестабильностью занятости и сокращением инновационного потенциала – или противоположными чертами того, что я назвал «стабильным процветанием».

Опционы на акции, столь мощный инструмент в инновационной экономике Кремниевой долины, сыграли огромную роль в превращении экономики в казино. Билл Джейнвей, первопроходец среди венчурных капиталистов, экономист, подчеркивает, что, когда к стартапам начали «прилагаться» опционы, они были билетами лотереи, большинство участников которой не получало ничего. В 75 % поддерживаемых венчурными инвесторами стартапов предприниматели получают ноль, и лишь 0,4 % выигрывают пресловутый джекпот. «Предполагаемый доход от инвестиций должен быть аномально высоким, – писал мне Джейнвей в электронном письме, – но редко имеются основания ожидать такого успеха».

Опционы были созданы для поощрения инноваций и страхования рисков. «Но затем, – пишет Билл, – эта инновация в сфере защиты от рисков, призванная выманить руководителей из их надежных убежищ, была захвачена. Компании начали бесконтрольно выпускать опционы на акции, практически ничем не рискуя. Ситуация достигла крайней точки, когда руководители банков, чьи обязательства гарантируются налогоплательщиками, начали получать большую часть прибыли, играя на опционах».

В 1993 году движимый благими намерениями закон, представленный президентом Клинтоном, ограничил уровень дохода, который мог быть выплачен высшему руководству. Непредвиденным результатом действия этого закона стало то, что еще больше выплат стало осуществляться в виде акций. Конгресс также изначально допустил огромный пробел в бухгалтерской обработке опционов. Поскольку стоимость опционов не требуется относить на счет доходов компании, они стали своего рода «легкими деньгами», которые незаметно выплачиваются путем «разбавления» активов, размещаемых на открытом рынке (большую долю покупателей которых составляют пенсионные фонды и другие институциональные инвесторы, аккумулирующие средства обычных людей), а не из прибыли компании.