Бертран Бадре - Финансы спасут мир? Как заставить деньги служить общему благу [litres]

Современная экономическая история четко разделилась на две части: период до появления субстандартных, то есть низкокачественных кредитов и период после начала их выдачи. В 2007–2008 гг. мир пережил самый тяжелый финансовый кризис со времен Второй мировой войны, а может быть, даже с 1930-х годов. Мы все еще не преодолели всех его последствий и не уверены в том, удастся ли нам заставить систему работать по-прежнему, по крайней мере в ее нынешнем виде. Как могла финансовая система, столь прочная на первый взгляд, оказаться на грани краха? Нам нужно понять последовательность произошедших событий, чтобы в ходе наших рассуждений учесть и общее благо. Вавилонская башня была такой прекрасной, почему бы не построить ее еще выше? Мы можем извлечь множество уроков из этого крупного кризиса, выбирая четко обоснованный путь для нашего мира и нашей экономики. Поэтому они заслуживают самого серьезного изучения.

Все начиналось летом 1944 г., после подписания в Соединенных Штатах Бреттон-Вудского соглашения, обусловленного необходимостью восстановления Западного мира после страшной, разрушительной войны, которое было призвано обеспечить финансовую стабильность для осуществления международной торговли. Уроки 1930-х годов были усвоены: ведущие страны с развитой экономикой согласились ввести систему фиксированных обменных курсов на основе золотого стандарта и доллара США, который тогда был единственной валютой, конвертируемой в золото. Центральные банки должны были поддерживать фиксированный паритет между национальными валютами и базовой валютой. В то же время обменный курс мог быть при необходимости скорректирован под строгим контролем международного сообщества. На фоне сильного экономического роста созданная система, благодаря регулированию (путем установления предельных значений для потоков капитала между странами и введения ограничений на внутренний кредит, исключающих возможность международных спекуляций и возникновения внутреннего долга) в 1950-е и 1960-е годы, работала почти без сбоев.

Нарушение сбалансированности счета текущих операций у США, вызванное главным образом финансированием войны во Вьетнаме, покончило с этим хорошо регулируемым механизмом. Поскольку функционирование всей системы обеспечивалось американским золотым запасом, его истощение подорвало доверие партнеров. Вы, может быть, помните, что в то время Шарль де Голль вознамерился обменять франки Франции на золото. В 1971 г., видя, что весь золотой запас США отправляется в основные страны-экспортеры, президент Никсон решил приостановить конвертируемость доллара США в золото. Это стало поворотным моментом в международных финансовых отношениях: от системы с фиксированным обменным курсом мы перешли к системе гибкого обмена, «официально» принятой в 1976 г. и закрепленной Ямайским соглашением, которое узаконило режим «плавающих» валютных курсов. Обязательство по стабилизации обменных курсов и, следовательно, по накоплению достаточных для обмена резервов, возложенное на центральные банки, было отменено.

Выборы Маргарет Тэтчер в 1979 г. в Великобритании, а затем Рональда Рейгана в 1980 г. в Соединенных Штатах совсем похоронили Бреттон-Вудское соглашение, так как после этого началось широкомасштабное наступление финансового либерализма. В странах с развитой экономикой, а также в ряде развивающихся стран, которых становилось все больше, отменили контроль над трансграничными потоками капитала, и все более значимую роль стали играть международные коммерческие банки. Одновременно подавляющее большинство стран сняли ограничения на внутренний кредит, что привело к необузданному увеличению масштабов финансирования сделок с недвижимостью. Задолженность существенно выросла, увеличились в номинальном исчислении и финансовые потоки, что объяснялось значительным ростом «реальных» потоков (например, в торговле и инвестициях), которые лежали в их основе.

Эта либерализация финансовых рынков, произошедшая в 1980-е и 1990-е годы, привела к дерегулированию и массовой задолженности. С точки зрения свободной конкуренции, финансовые рынки с каждым днем становились все более взаимосвязанными и, по словам Адайра Тернера [38], «такими же рынками, как и все остальные», а кредит оказался «продуктом, похожим на любой другой», который должен предоставляться «по самой низкой цене и в оптимальном количестве» [39]. Долги домохозяйств теперь финансировали не новые капиталовложения, а скорее уже существующие активы, особенно имущество.

У созданного механизма были свои преимущества. За 30 лет финансового либерализма и упомянутой выше международной финансовой революции нищета в глобальных масштабах сократилась больше, чем когда-либо в истории человечества: в 1980 г. в бедности жили около 50 % населения планеты, а сегодня их осталось 10 % [40]. В этом случае себя проявляет та же самая динамика, которая позволила ООН совершенно серьезно заявить, что мы можем полностью избавиться от нищеты к 2030 г. Одной из важнейших составляющих, которые позволили нам повысить благосостояние, оптимально распределить ресурсы и добиться роста, не сопровождающегося инфляцией, являются финансы, помогающие добиваться выгодных компромиссов.

Однако при этом в западных экономиках резко возросла задолженность. Сейчас человечество живет в кредит. В каждой такой стране в этой опасной игре участвуют в той или иной степени и органы власти, и банки, и компании, и домохозяйства. В каждой сфере финансы стали важнее «реальной экономики». По словам того же Адайра Тернера, за период 1950–2000 гг. доля финансов в экономике США и Великобритании утроилась, а за 1950–2006 гг. долг частного сектора в развитых странах увеличился с 50 до 170 % национального дохода. Одновременно с этим потоки капитала между странами росли намного быстрее, чем фактические долгосрочные инвестиции [41]. Активность финансовой деятельности, если измерять ее в процентах от ВВП, дважды достигла пиковых значений – в 1929 г. и 2007 г. Трудно поверить, что это простое совпадение. В те годы банкоматы работали, можно сказать, на форсаже, что резко контрастировало с пустующими зданиями в Испании и Китае или с фабриками, работающими не на полную мощность.

Сигналы тревоги раздавались не раз и до кризиса, но никто не хотел слышать о возможности «появления волка», считая это всего лишь напрасной паникой. И это при том, что азиатский финансовый кризис 1997–1998 гг. стал уже пятым всего за 20 лет, когда в мире возникали очень серьезные денежно-финансовые проблемы. Тем не менее большинство экономистов, а также финансовые регуляторы и центральные банки хотели верить в позитивность цикла создания свободных долгов и увеличения таких финансовых инноваций, как секьюритизация, полагая, что это способствует экономическому росту [42]. Пока система казалась рациональной, приносящей прибыль и социально полезной, а центральные банки, возглавляемые лучшими специалистами, как утверждалось, все контролировали, зачем было беспокоиться [43]?