Бертран Бадре - Финансы спасут мир? Как заставить деньги служить общему благу [litres]

В нашем сложном и неустойчивом мире, в котором угрозы материализуются достаточно часто, люди ощущают шаткость нынешней системы. Для таких стран, как Соединенные Штаты или Франция, которые спроектировали прежние глобальные финансовые системы или существенно повлияли на них, нынешний путь глобализации, похоже, неясен, и сейчас их население содрогается в предчувствии потери значимости своих держав на мировой арене.

Однако мировое сообщество прежде никогда не было таким богатым, никогда не производило так много, никогда не потребляло так много и никогда не инвестировало так много, как в наше время с его тотальной неопределенностью [87]. Но в то же время необычайное изобилие в глобальном сообществе распределено очень неравномерно. Хотя неравенство между странами в целом сократилось, внутри них оно проявилось еще сильнее, особенно в развитых странах и некоторых развивающихся странах с высокими темпами роста. Продолжительность и уровень жизни среднего класса затормозились, богатые продолжают богатеть, а реальные доходы трудящихся уменьшились. Неравенство материальное в сочетании с неравенством возможностей, не позволяющим людям реализовывать себя, не имея доступа к образованию или здравоохранению, сделало рост неустойчивым и породило в обществе уныние. Как сказал Антуан де Сент-Экзюпери: «…Язва поразила не отдельного человека, она разъедает человечество. И не верю я в жалость. Меня мучит работа садовника. Меня мучит не вид нищеты, в конце концов, люди свыкаются с нищетой, как свыкаются с бездельем. На Востоке многие поколения живут в грязи и отнюдь не чувствуют себя несчастными. Того, что меня мучит, не излечить бесплатным супом для бедняков. Мучительно не уродство этой бесформенной, измятой человеческой глины. Но в каждом из этих людей, быть может, убит Моцарт» [88].

Расширение популярных протестных движений, таких, как «Занимай Уолл-стрит» в США, а также участившиеся демонстрации против введения мер строгой экономии свидетельствуют о том, что многие уже не верят в то, что капитализм или его институты (органы власти, СМИ и компании) служат им, помогая строить будущее. Успехи на выборах популистов, таких, как Дональд Трамп, Найджел Фарадж или Марин Ле Пен, свидетельствуют о том, что проблемы на самом деле оказываются глубже их видимых проявлений и все больше влияют на жизнь общества. Это та высокая цена мирового финансового кризиса, которую все еще приходится платить. Но обычные люди считают, что их «поимели», возмущаясь тем, что рыночная экономика, финансовая система и система в целом работают исключительно в интересах лишь небольшой группы людей, прежде всего банкиров и элиты, а вовсе не для них.

Кризис доверия власти еще больше усугубился после обнародования правдолюбами закрытой служебной информации. WikiLeaks, основанный Джулианом Ассанжем, познакомил общественность с рядом секретных документов; Эдвард Сноуден, бывший консультант Агентства национальной безопасности, опубликовал секретные материалы; в Панамском досье, раскрытом анонимным источником, приводится подробное описание способов уклонения от уплаты налогов многими известными в мире личностями. С одной стороны, такая прозрачность современного мира повышает нашу осведомленность в столь щепетильных вопросах, но с другой, играет на руку тем, кто проповедует теорию заговора, считая, что в мире все прогнило. Подобные откровения вызывают у людей подозрения, что от них многое скрывают, что при очередной раздаче колоды опять мухлюют с картами и что мировые элиты забирают самый большой кусок пирога. (Их смущает то, что среди тех, кого привычно называют коррупционерами, оказались и премьер-министры таких якобы незапятнанных стран, как Исландия и Великобритания, упомянутые в скандальном Панамском досье.) Такая информация задевает людей, вызывая у них сожаление, гнев, разочарование и даже отвращение, поэтому ее нельзя больше игнорировать.

На фоне общего подозрения, усугубляемого расширением прав граждан и растущей убежденностью в равноценности всех мнений, чаще всего оспаривается легитимность традиционных полномочий и форм правления. Во Франции и в других странах Европы и мира усиливаются недовольство властью и боязнь неизвестности, что отчасти объясняется небывалой прежде слабостью руководства или даже полным его отсутствием. Соединенные Штаты уже не могут по-прежнему оставаться мировым жандармом, как и любая другая страна, и в то же время никому больше не удастся действовать в изоляции. Успех тех, кто в ходе последней (2016 г.) предвыборной кампании в США выступал против свободной торговли, что подтвердилось после вступления в должность президента Трампа, запустил механизм выхода из торговых соглашений. Европа больше не действует коллективно в чрезвычайных ситуациях, а общее сотрудничество задвинуто на обочину ее политики, хотя сейчас появляются признаки его восстановления благодаря укрепляющемуся дальновидному франко-германскому партнерству, чему существенно способствовало избрание Эммануэля Макрона. Британское правительство не смогло избежать референдума по Брекситу, которого добивались националисты, и рискнуло проверить, насколько близок кризис, – и проиграло. Испания оставалась без правительства несколько месяцев. Бельгия продемонстрировала хрупкость своих суверенных функций, что особенно проявилось в нерешительности действий власти при недавних террористических атаках. После неудавшегося свержения президента Эрдогана и последовавшего за этим референдума, расширившего полномочия власти, Турцию стали раздирать усилившиеся внутренние противоречия. Все еще продолжается конфликт между Россией и Украиной. Сомали по-прежнему грозит потеря государственности. В Ираке, Сирии, а теперь и в Ливии продолжается борьба за создание Исламского халифата. Китай раздумывает, стоит ли ему брать на себя роль мирового лидера. Я мог бы продолжить этот список, но и так ясно, что на планете никогда еще не было такого кризиса власти, как в наши дни.

Сейчас миром управлять сложнее, чем 15 лет назад. Время «Большой семерки», когда западные державы влияли на международную политику или даже диктовали ее, прошло. Теперь ее заменила «Большая двадцатка», или просто «Двадцатка», в которую также вошли страны с формирующимся рынком, однако у нее нет ни единых, как раньше, целей, ни общих приоритетов. Мир недалек от того момента, когда появится «Большой ноль», о чем в декабре 2015 г. писал Ян Бреммер [89].