Анна Сергеева-Клятис - Повседневная жизнь Пушкиногорья

Когда современник Пушкина, архиепископ Псковский Евгений Болховитинов работал над первым описанием Святогорского монастыря, архива уже не было. Однако удивительным образом сохранилась «Святогорская повесть» — древнее сказание о явлении чудотворных икон. На основании этой повести владыка Евгений написал и издал в 1821 году книжку «Описание Святогрского монастыря», один из экземпляров которой находился в библиотеке Тригорского. Им, вероятно, пользовался Пушкин.

Известно, что до второй половины XVII века монастырь официально считался в числе трех десятков «старших», или «первоклассных» обителей во всей России, был богат и влиятелен, владел большим количеством крепостных крестьян, населявших окрестные деревни, обширными участками пахотной земли, покосами, рыбными ловлями, пользовался доходами с перевоза на реке Сороти у пригорода Воронича. Но со второй половины XVIII века положение монастыря резко меняется. И хотя пахотные земли и угодья сохранились, но возделывать их было уже некому, да и численность монастырской братии сократилась до двенадцати человек. Монастырь потерял былое влияние и стал «третьеклассным».

Первое каменное строение Святогорского монастыря на вершине Синичьей (Святой) горы — Успенский собор — было построено в традиционных формах псковской архитектуры. Внешне храм казался приземистым и был чрезвычайно надежен — толщина его стен составляла полтора-два метра. Постепенно монастырь стал отстраиваться, сперва в дереве, потом в камне, и ко времени приезда Пушкина в Михайловское в 1824 году в нем была уже каменная Никольская церковь, высокая трехъярусная колокольня с часами, братские корпуса. Деревянная монастырская стена еще в 1790-е годы была выложена заново из гранита и булыжника. В это же время возвели две лестницы, ведущие на гору. На территории монастыря устроили торговые ряды, где проводились ярмарки, дававшие монастырю дополнительный доход.

Во время жизни в Михайловском в 1824–1826 годах Пушкин, конечно, не раз бывал в Святогорском монастыре. Входил он туда чаще всего через восточные ворота, обращенные в сторону Михайловского. Одна из причин его посещений монастыря — ярмарка, которая проводилась в «Девятник», то есть в девятую неделю после Пасхи. Тогда особое оживление царило у западных ворот обители, выходивших на село Толобенец.

Ярмарка эта была самая большая и лучшая в уезде по обилию привозимых товаров, многолюдству и оборотам. В Святые Горы доставляли для продажи мануфактурный и галантерейный товар, холсты местного крестьянского производства, сухую рыбу из Талабска, сырую кожу, щетину, перо, разные лакомства и сладости, в том числе патоку, составлявшую особенность Святогорской ярмарки. О посещениях ее Пушкиным сохранилось множество легенд, рассказанных крестьянами, часть из них мы уже приводили. Приведем еще одну, записанную со слов крестьянина Данилы Сергеевича Сергеева-Ремезова:

«На ярмарке в Святых Горах поэт любил разгуливать среди народа и останавливаться у групп, где нищие заунывно тянули „Лазаря“, или где парни и девицы играли да пели плясовую, водили хоровод, плясали, или где крестьяне перебранивались и спорили, причем слышалось подчас крылатое словцо и острота… Поэт простаивал с народом подолгу, заложив руки за спину, в одной руке у него была дощечка с наложенной бумагой, а в другой — карандаш. И вот А. С. Пушкин, заложив руки назад, кое-что записывал незаметно для других, передвигая пальцами левой руки бумагу на дощечке, а правой водя карандашом; прислушиваясь к песням и речам народа, он таким образом незаметно для чужого глаза записывал то, что боялся не удержать в своей феноменальной памяти. Зачем нужно было Пушкину прибегать к такому необыкновенному способу записывания?.. Это было даже необходимо: так никто не подозревал, что этот „малый в рубахе“, заложивший, по-видимому, беспечно руки назад, записывает… Известно, с каким недоверием и подозрительностью относился в то время крепостной забитый, запуганный народ ко всякому пишущему… Разве стали бы откровенно говорить при человеке, который „подслушивает“ да записывает?!» [346] Мошин А. Н. Новое о великих писателях. С. 17–19.

Понятно, что записавший рассказ крестьянина А. Н. Мошин мог общаться с человеком почти столетнего возраста, для которого Пушкин и все, с ним связанное, уже превратилось в миф, однако миф этот о многом говорит. Он строится по известному принципу со-противопоставления: с одной стороны, Пушкин одет по-крестьянски и неотличим от крестьянской массы (что, конечно, было не так, даже если предположить, что Пушкин нарядился в народную одежду), с другой — он коренным образом отличается от крестьян, и чем же? Своим ремеслом, писательством, тем самым, что делает его единственным в своем роде. Отличается настолько, что вынужден прибегать к хитроумному способу, чтобы ни в коем случае не выдать себя и не быть разоблаченным. Это двойственное отношение к Пушкину столетнего крестьянина, вероятно, может отчасти объяснить устойчивое недоброжелательное отношение местных жителей к его музею и последующий его разгром, о котором еще будет сказано ниже. Сидело занозой в крестьянском сознании ощущение чужеродности этого «доброго барина». И правда, можно ли ожидать хорошего от пишущего?

Бывал на ярмарке в Святых Горах опочецкий торговец И. И. Лапин, человек не только грамотный, но и неплохо образованный, поклонник пушкинского гения. Он вел дневник, что было совершенно нехарактерно в ту эпоху для его сословия, и уже по одному этому можно судить, насколько он выделялся из своей среды. В 1825 году он оставил в дневнике следующую запись: «29 мая в Св. Горах был о девятой пятнице, и здесь имел счастие видеть Александра Сергеевича г-на Пушкина, который некоторым образом удивил странною своею одеждою, а например, у него была надета на голове соломенная шляпа — в ситцевой красной рубашке, опоясовши голубою ленточкою с железною в руке тростию с предлинными черными бакенбардами, которые более походят на бороду, также с предлинными ногтями, с которыми он очищал шкорлупу в апельсинах и ел их с большим аппетитом, я думаю, около ½ дюжины» [347] Цит. по: Софийский Л. И. Город Опочка и его уезд в прошлом и настоящем: 1414–1914. Псков, 2013. С. 223 (с некоторыми исправлениями орфографии И. И. Лапина). . Это забавное свидетельство кажется наиболее достоверным, потому что выписано из дневника человека, который зафиксировал его практически сразу, по горячим следам. Значит, действительно переодевался в крестьянскую рубаху, ходил с железной палкой и… любил апельсины. Однако вот смешаться до неузнаваемости с крестьянской массой вряд ли мог: бакенбарды и ногти сами говорили за себя.