Паскаль Казанова - Мировая республика литературы

Сам Беккет, в чьих первых произведениях появляется персонаж дантовского склада, Belacqua (Белаква), всегда останется приверженцем творчества Данте. Важно, что речь идет о таком же демарше, который был предпринят ирландскими писателями, отказавшимися от национальных норм: Данте, извлеченный из сундука, превращается в современника ирландских художников наиболее интернациональной направленности, обретает новый исторический смысл. Он становится как бы одним из отцов — основателей ирландской литературы, законным достоянием всех литературных еретиков, всех борцов за самостоятельность, всех ирландцев, которые отказываются ограничивать себя тесными рамками национального реализма.

На примере этого всплеска интереса ирландских писателей к наследию Данте особенно хорошо заметна непрерывность процесса формирования и унификации мирового литературного пространства. Почти шесть веков спустя для Джойса и Беккета новую актуальность обретает основополагающий текст Данте, в котором впервые выражены притязания на самостоятельность, это первое в Европе восстание против «латинского порядка». По примеру дю Белле, который также ссылается на него как на изобретателя «не латинских» поэтических форм, Джойс и Беккет находят в Данте единомышленника и пользуются его примером, т. к. сами оказываются в аналогичном положении. Использование как в литературных, так и в идеологических целях столь важного для формирования мирового литературного пространства текста Данте подтверждает верность предложенной нами генетической модели. В поисках выхода из своего зависимого положения Джойс и Беккет завершают и увенчивают процесс формирования мировой литературной вселенной. Звено за звеном, они возвращаются к тому кузнецу, который выковал первое оружие против латинского «гнета», понимают все новаторское значение его произведения и превращают его в знамя своего революционного начинания.

«Поминки по Финнегану» часто называют пограничным произведением, после которого литература в ее традиционном виде уже невозможна, и считается, что после Джойса нельзя ни пойти его путем, ни идти дальше. Так, с чисто формальных позиций, восприняли творчество Джойса в центре. Но «Поминки по Финнегану», равно как и «Улисс», были не только и не столько формальными опытами — они были скорее программой освобождения от литературной и политической зависимости, которую Джойс разработал, используя модель Данте, и не без влияния антиуниверсалистских теорий Вико [625] Джиамбаттиста Вико (1668–1744), историк, юрист и философ из Неаполя, применивший сравнительный метод в изучении происхождения, развития и упадка нации. Он был своего рода двойником Гердера для писателей и интеллектуалов, далеких от германского культурного пространства. . Как показал Беккет, «Work in Progress» («Творческий процесс») предлагает очень тонкое решение той проблемы организации литературного пространства, с которой сталкиваются писатели зависимых территорий литературного пространства. Поэтому другие писатели в аналогичной ситуации идут тем же путем, пользуясь, однако, своими собственными средствами: в современной Южной Африке это Нджабуло Ндебеле, в послевоенной Германии — Арно Шмидт, Рушди в Англии и в Индии и Генри Рот в Нью — Йорке двадцатых годов.

Арно Шмидт (родился в 1914) использует в послевоенной Германии те же приемы, которыми Джойс пользовался в Ирландии 20‑х гг. Во — первых, Шмидт находит некоторое сходство между своим положением и положением Джойса, и свою революционную деятельность он строит по тому же принципу, что и последний. Во — вторых, ирландский бунтарь для него — своего рода благородный предок, чей пример дает ему возможность еще дальше продвинуться в своем эстетическом противостоянии навязанным правилам [626] У критиков принято отрицать сходство Шмидта с Джойсом или даже влияние последнего. Это делается в соответствии с декларациями самого Шмидта, который прямым текстом отказывался от навязанного ему комментаторами звания «имитатора Джойса». Таким образом, критики следуют неписаному закону литературного мира, согласно которому писатель не может считаться «великим», если он не может представить неопровержимых доказательств собственной «оригинальности», т. е. если не засвидетельствована его историческая «девственность». .

Как Джойс в своем проекте ополчался против ирландской националистической литературы, так же Шмидт поначалу настроен против Германии с ее интеллектуальной традицией. Он был самоучкой, поздно вошел в литературу. С писателями, основавшими «Группу 47», его объединяет не только возраст, но и провокационное недоверие к Германии. То же, что в послевоенные годы заставляет Генриха Бёлля, Уве Йонзона, Альфреда Андреша сделать политику центральной темой своих теоретических и художественных произведений, задуматься об интеллектуальных корнях нацизма и о двойственном положении Германской Демократической Республики, выводит Арно Шмидта на иной путь. Ту же национальную и социальную тему он разрабатывает на уровне языка, он категорически отказывается от политического дискурса и признает лишь «политику литературы». В отличие от «Группы 47», проводившей «модернизацию» литературы, с ее реалистической направленностью и стремлением к «политической» работе, проповедовавшей строгость языка по модели Сартра и в противовес традиционному немецкому эстетизму, Арно Шмидт, может быть, единственный, кто систематически критикует язык и форму романа.

Подобно Джойсу, Шмидт порывает как с консерватизмом и эстетизмом своей национальной культуры той эпохи, так и с политикой «Группы 47»: «Я торжественно заявляю свой протест против звания «немецкого писателя», — пишет он, — однажды этой нации тупоголовых быков вздумалось записать меня в этот разряд» [627] Цит. Claude Riel и André Warinski. Arno Schmidt, 1914–1979, Vade- mecum. Arno Shmidt, L’Oeil de la lettre, июнь 1994, с. 10. . Подобно Джойсу, в своей критике он будет затрагивать исключительно литературные вопросы — он, долгое время единственный в Германии будет занимать ту же позицию двойного отречения. Горячий поклонник дублинского романиста, с 1960‑х гг. он решает взяться за перевод «Поминок по Финнегану» с комментариями, но ни один издатель не берется за подобную книгу. Его открытость европейской современности и формальному авангарду сближает Арно Шмидта с англоязычной литературой и позволяет ему освободиться от стилистических правил и правил организации повествования, навязанных немецким послевоенным реализмом.

Джойс и Шмидт — братья по отрицанию националистических лингвистических и эстетических традиций и иерархий, в этом их позиции сходны. Напускной серьезности оба противопоставляют легкость, юмор и фарс, поэзии и возвышенности — прозу и прозаизмы. Само название сборника текстов Шмидта («Розы и порей») очень лаконично выражает суть его поэтики: перевернутые клише, нарушение поэтических традиций. Таким образом, он придает конкретность самым абстрактным и мимолетным ощущениям и позволяет по — новому взглянуть на самые тривиальные описания. Лиризму и метафизике он противопоставляет сарказм: «Хорошо бы все писатели могли голыми руками ухватиться за крапиву реальности. Они бы все показали нам: черный и липкий корень, грязно — зеленый кусачий стебель, нахально разлетающийся цветок… (Специально для критиков: заворачивайте, взвешено!)» [628] Там же, с. 45. .