Паскаль Казанова - Мировая республика литературы

К тому времени, как романы Фолкнера доходят до Хуана Бенета (Испания, пятидесятые годы), они успевают проделать долгое путешествие во времени и в пространстве. Двадцать лет у них заняло путешествие от Миссисипи до Мадрида, в котором не было ничего случайного: на пути у них лежал Париж. Бенет читал Фолкнера во французском переводе, как он говорит, не из особой любви к этой стране и этому языку, а потому, что в то время именно французский язык мог гарантировать доступ к мировой литературе. И он открывает для себя новый американский роман не только из особой личной склонности, но и потому, что Фолкнер уже был к тому времени избран и признан высшими институтами французской критики как великий писатель, один из основателей современного романа. Но эффект откровения, который производят на него именно произведения Фолкнера, а не какого — либо другого писателя, связан, несомненно, с глубоким и разительным сходством между их двумя странами, на первый взгляд столь различными, между южными американскими штатами глазами Фолкнера и испанским Леоном глазами Бенета. Когда Бенет рассказывает о начале своей карьеры инженера и писателя, он объясняет: «Я находился в регионе, который очень плохо знал: на северо — западе Испании, в южной части гор Кантабрии, в Леоне. В то время это был очень отсталый регион, очень мало населенный, ничего там не было, ни дорог, ни электричества, приходилось делать все сразу. Я много ездил по самым бедным и самым отсталым регионам Испании» [646] X. Бенет. Интервью В. . Валери Ларбо почти в тех же выражениях описывает американ — ский пейзаж Фолкнера в предисловии к «На смертном одре»: «Читатель будет поражен чисто земледельческим образом жизни этих огромных сел, отсутствием больших городов, плохим качеством дорог и служб сообщения и малочисленностью фермеров, чья жизнь кажется намного тяжелее, чем у большинства крестьян, фермеров и арендаторов Центральной или Западной Европы» [647] V. Larbaud. Préface. Цит. соч., с. II. .

Мы видим, что расхожего понятия «влияния», слишком упрощенного и слишком широкого, недостаточно, чтобы объяснить сходство между Бенетом и Фолкнером. И сам Бенет, в отличие от большинства писателей, испытавших на себе чье — либо влияние, не отрицает его, чтобы подчеркнуть собственную оригинальность. Он всегда говорил о своем родстве с Фолкнером, о преклонении перед ним, и отмечал возможность параллелизма [648] Он даже вводит некоторые цитаты в свое повествование: «Лай «запредельный, звонкий и размеренный, полный тоскливой и горькой покорности» (Фолкнер), на который отзывались друг другу собаки…», Tu reviendras à Région. Paris, Édition de Minuit, 1989, c. 384. . О своем долге перед ним он говорил, чтобы лучше объяснить природу своих «заимствований»: он указывает на общие места в описаниях (сходные не только эстетически, но и функционально). Сходство их двух миров предполагает воспроизведение некоторых стилистических и структурных элементов и исключает простую имитацию литературных приемов. Как мы замечаем, действие всех романов Бенета развивается в регионе под названием Регион. Подобным образом Фолкнер размещает действие своих книг в Йокнапатофе. Оба воображаемых региона писатели, кстати, снабдили точными географическими картами, Фолкнер — в антологии Мэлкома Ковли «The Portable Faulkner (Карман — ный Фолкнер)», а Бенет — в «Herumbrosas Lanzas» (опубликовано в 1983 г.). Заметим также общую для этих авторов сложность повествования, нелинейное время, нарушения хронологии и т. п. Морис — Эдгар Куандрё считает, что в произведениях американского романиста речь идет не только и не столько о Соединенных Штатах. В предисловии к «Диким пальмам» он настаивает на том, что «настоящая область Фолкнера — это область вечных мифов, в особенности тех, которые известны из Библии…» [649] М. — Е. Coindreau. Préface (Предисловие), William Faulkner. Les Palmiers sauvages. Gallimard, 1952, c. 4. , а ниже он говорит: «Уильям Фолкнер, великий дикарь, служитель древних мифов…» [650] M. — E. Coindreau. Цит. соч., с. 5. Бенет тоже обращается к мифу, но в совсем другом культурном контексте. Во всех своих романах он смешивает народные мифы и верования, суеверия и обычаи предков, как будто для этнологического исследования. Он использует античные мифы, иногда с неточностями или в качестве аллюзий, он облагораживает и обобщает категории мышления крестьян, затерянных в горах Кантабрии: в начале романа «Ты вернешься в Регион» эти угрожающие горы и лабиринты, которые охраняет призрачный и вездесущий страж, заставляют вспомнить все извивы ада или Аида. Эти странные птицы, «выродившиеся хищники», которые кидаются на людей, вонзая «свой страшный и корявый клюв им в спину», напоминают стражей какого — нибудь из кругов ада. Этими верованиями, легендами и страхами, которые он постоянно использует в своих произведениях, Бенет подкрепляет свои рассуждения о древности и отсталости своей страны, постоянно воюющей за архаические ценности: «А вот здесь, во рву, […] умирал […] человек, который, собрав целую армию, пытался, под предлогом какой — то старой вражды, покорить эту неприступную гору и таким образом раскрыть тайную причину своей отсталости» [651] J. Benet. Tu reviendras à Région. Цит. соч., с. 122. . В этом возврате к архаическому магическому мышлению нет никакой идеализации крестьянского мира, который автор считает хранилищем национальной культуры в самом чистом виде. Напротив, его интерес к народному мышлению объясняется желанием выяснить исторические и политические причины отсталости и застоя Испании. Подобные же цели преследовал в своей работе Фолкнер — та свобода, которую Бенет нашел в его произведениях, помогла ему четко обозначить проблемы, типичные для Испании.

Руководствуясь этой целью, Бенет предпринимает анализ структуры архаических национальных верований, на первый взгляд загадочный и чисто литературный, а на самом деле исторический и этнографический. Так, он вспоминает сюжет о том, как «голова царя Сидуана, как повествует легенда, отскочив, упала в бурные воды Торса […] и безумие юного Авизы, разрезающего живот трупа своего отца […таким образом он] навсегда предопределил низменное и безнадежное положение деревни, подвергшейся распаду и архаизации, ради сохранения своего законного могущества» [652] Там же, с. 295. . Точно так же Бенет предлагает весьма провокационную точку зрения на гражданскую войну. В его книгах нет и следа той героической мифологии, которая стала отправной точкой стольких произведений испанской эмиграции. В своей книге Бенет касается предмета, по определению запретного, но важного для самоопределения испанских интеллектуалов. И этот сюжет будет, в той или иной форме, появляться во всех его романах. Его принципиально новый взгляд на эту войну — это взгляд историка. Он говорит о ней в беспристрастном, описательном тоне, не отдавая предпочтения ни республиканцам, ни националистам. У его разочарования глубокие (и совсем не литературные) корни: его отец, республиканец, был убит в Мадриде республиканской армией. О своем плане он с предельной ясностью говорит в «Ты вернешься в Регион» [653] Там же, с. 104. : «Мы начинаем лучше понимать развитие событий гражданской войны вокруг Региона, когда осознаем, что […] мы имеем дело с парадигмой, в малом масштабе и в более медленном ритме, событий, происходящих на полуострове». А ниже речь идет о республиканских пристрастиях Региона: «[Регион] был настроен республикански не по небрежности или забывчивости, был революционным и воинственным не из протеста многовековому давлению, но из смелости и простодушия, качеств, порожденных бедной и безрадостной природой» [654] Там же, с. 105. . Бенет описывает гражданскую войну как одно из многочисленных проявлений испанской отсталости [655] В статье «Три даты: гражданская война в Испании. Вопросы стратегии» он говорит о «теоретическом отставании» испанских военных. «Trois Dates, la Guerre civile espagnole. Questions de stratégie», La construction de la Tour de Babel, Noël Balandin éditeur, 1991, c. 71–98 (nep. M. de Lope). , как одно из самых ужасных последствий изоляции, которую избрала для себя и от которой пострадала страна с самыми архаическими обычаями и верованиями. Таким образом, в 1967 г., при франкистском режиме, он предлагает универсальный анализ исторической логики прихода к власти диктатуры. Вот что он пишет о Нуме, страже проклятой горы в Регионе: «Он не сдается, но он и не допускает никакого намека на прогресс; процветание при нем невозможно. Неверно считать его суеверием; он — не каприз природы и не продукт гражданской войны […], трусливый, эгоистичный и грубый народ всегда предпочтет репрессии — неуверенности; похоже, вторая — для богатых» [656] XJ. Benet. Tu reviendras à Région. Цит. соч., с. 293. .