Паскаль Казанова - Мировая республика литературы

Но на деле именно произведение дю Белле и было тем учреждающим актом, который имел как национальное, так и интернациональное значение, поскольку именно в нем было впервые сказано, что национальная литература формируется как зависимая от другой нации, а значит, и от другого языка, — в данном конкретном случае латыни, господствующей в тот момент и, казалось, непререкаемо. Эта модель будет постоянно повторяться на протяжении всей истории Мировой Литературной Республики, о чем мы еще будем говорить ниже. Утверждение, что Париж — столица Литературной Республики, также не является проявлением галлоцентризма. В результате тщательного исторического анализа нам удалось установить, каким образом в Париже возникла исключительная концентрация литературных средств, вследствие чего он и стал признанным центром литературного мира.

До сих пор история литературы, о которой мы говорим, оставалась в тени, и для того чтобы извлечь ее на свет, нам пришлось обратиться к произведениям уже множество раз прокомментированным и изученным. Дело в том, что и дю Белле, и Малерб, и Ривароль, и Гердер изучались традиционными методами, каждый сам по себе, вне связей, которые их объединяют. Хотя и сейчас есть ученые, которые изучают международные связи литературной Европы, например, Марк Фумароли основательно изучил взаимоотношения (или взаимозависимость?) Италии и Франции в XVI и XVII веках. Взаимозависимость продолжается, на мировой арене появляются все новые литературы, новые литературные нации, новые писатели, и все они повторяют описанный дю Белле процесс отделения более слабой культуры от более мощной культурной нации и более литературно богатого языка.

Исходя из вышесказанного, становится понятным, что мы собираемся изложить историю литературы по — новому, несмотря на трудности и риск ошибиться, неизбежный при историческом описании «долгого времени», по выражению Броделя. Излагаемая история будет отчасти известной, отчасти неизвестной, главное внимание в ней будет уделено процессам и механизмам, обычно не замечаемым из — за привычной, но мнимой очевидности академической истории. Для того чтобы построить новую историю, нам придется выйти за традиционные для изучения литературы рамки языка и идеологии и разрушить границы между дисциплинами.

Можно отметить три важных этапа в формировании мирового литературного пространства. Зарождением его можно считать появление во Франции Плеяды и ее литературного манифеста «Защита и прославление французского языка», написанного дю Белле и впервые изданного в 1549 году. Бенедикт Андерсон называет это время — XV–XVI века, — «эпохой, когда местные наречия [78] В. Anderson. Цит. произв., с. 77–91. Социолингвист Д. Баджони именует то же явление «первой эколингвистической революцией западной Европы», D. Baggioni. Цит. произв., с. 73–94. совершали перевороты». На протяжении этого времени латынь, единственный язык образованных людей, уступает место местным языкам, которые становятся средством интеллектуального общения и на которых начинает создаваться литература, готовая соперничать с античной.

Второй этап, раздвинувший литературную державу, приходится на «лексикографическую (или филологическую) революцию», которую Бенедикт Андерсон описывает следующим образом: с конца XVIII века и на протяжении всего XIX в Европе появляются новые нации и создаются (или воссоздаются по терминологии Эрика Хобсбапа [79] Е. Hobsbawm, T. Ranger. The Invention of Tradition, Cambridge, 1983. ) национальные языки. Литературой начинает считаться также фольклор, который собирают, подкрепляя национальную идею корневыми символами, которых ей недостает.

Освобождение колоний — последний этап, расширивший мировое литературное пространство, в результате на литературную арену вышли в качестве соперников те страны, где до недавнего времени и не помышляли о литературе.

Трактат дю Белле «Защита и прославление французского языка» появился именно тогда, когда проблема француз — ского языка обсуждалась всеми образованными людьми. По всей Европе шли споры о народных языках и латыни. По выражению Марка Фумароли [80] M. Fumaroli. Les Lieux de mémoire. Paris, 1992, c. 914. , «разница между народными языками и символической высотой латыни была головокружительной». Латынь (а также греческий), которой стали пользоваться ученые гуманисты, вобрала в себя по их представлениям, весь литературный, и шире, культурный капитал, существовавший к тому времени. Латынь была также языком церкви, Рим говорил на латыни, а поскольку папа обладал как мирской, так и духовной властью, то не оспаривалось его господство и над светским миром интеллектуалов: папа обладал священной властью в мире верующих и властью знания , то есть имел право распоряжаться всем, что касалось познания, исследований и интеллектуальных занятий. Таким образом, латынь, будучи одновременно языком и знания, и веры, как бы присвоила себе всю полноту владения существующими интеллектуальными богатствами и, по выражению Марка Фумароли, держала всех в «языковом рабстве» [81] Цит. произв., с. 915. .

Усилия гуманистов, боровшихся против церковной латыни духовенства, были попыткой светских людей создать интеллектуальную автономию и освоить наследие светской латыни вопреки схоластической. Гуманисты откровенно выражали суть этой борьбы, говоря о «варварской» латыни клириков и об утонченности обретенной ими латыни Цицерона. Вводя в обращение оригинальные латинские тексты, в том числе трактаты по грамматике и риторике Цицерона и Квинтилиана, занимаясь переводами и комментариями этих текстов, словом, всеми силами стараясь вернуть в обращение античную «классику», гуманисты оспаривали монопольное владение латынью у церкви, выводили античное наследие из религиозной сферы в светскую. Европейский гуманизм был первой попыткой образованных людей освободиться от господства церкви [82] Гуманизм вернул также и другие языки античности: греческий и иврит. Благодаря этому появилась возможность исправлять «дурную» средневековую латынь и считать себя ближе к античности, чем клирики. Знание греческого позволяет читать другие варианты Библии, а не только Вульгату. .

В возникшем «интеллектуальном» [83] Слово, хоть и не того времени, но употреблено для того, чтобы объединить литературную и университетскую сферы. пространстве господствовала Италия, как доказал это после долгих дебатов Фернан Бродель [84] F. Braudel. Le Modèle italien. Paris, 1989, c. 42–47. . Все три поэта, которые стали известными в Европе, были из Тосканы: Данте (1265–1321), Петрарка (1304–1374) и Боккаччо (1313–1375). В XIV веке они пользовались огромным авторитетом у всей Европы. Культурный багаж в то время был сконцентрирован в Тоскане. Бродель пишет, что во второй половине XV века «центральная Европа, в том числе и Франция, была разорена. Зато Италия жила в стороне от войн. Гуманисты, поколение за поколением, способствовали прогрессу и накоплению знаний, двигаясь от Петрарки через Салутати к Бруни…» Далее Бродель утверждает: «Гуманизму свойственна двойственность, в первую очередь, он национален, во вторую, он — достояние Европы».