Джон Лоусон - Теория и практика создания пьесы и киносценария

Весь третий акт можно было бы сжать в одну сцену; все элементы этого акта: мать Курта, искренняя любовь Эдит Кортрайт, намерение Додсворта не покидать Фран, несмотря на то, что он понял ее ограниченность и эгоизм, и, наконец, его окончательное решение расстаться с ней — все эти элементы представляют собой различные стороны одной и той же ситуации. Автор начинает сцену разрыва, прерывает ее, чтобы показать вытекающие из него последствия, и вновь возвращается, чтобы закончить ее.

Конечно, нельзя безапелляционно утверждать, что метод Говарда ничем не оправдан. Разделение последнего акта на пять сцен имеет некоторые преимущества. Такая форма скорее описательна, чем драматична, но напряжение не ослабевает; новая любовная линия (Эдит Кортрайт), имеющая почти самостоятельное значение, придает последнему акту необходимую определенную весомость.

С другой стороны, введение новых элементов ослабляет заключительный конфликт между мужем и женой; ситуация получает меньше расширения и сжатия, разрыв супругов переносится целиком на личную почву, и его значимость уменьшается.

Наоборот, в пьесе «Грузчик» кульминация отличается исключительной краткостью. Моментом наивысшего напряжения становится мгновение, когда белые рабочие бок о бок с неграми бросаются на толпу линчевателей. Это означает переход борьбы на высший уровень и в то же время предопределяет ее исход. Появление белых рабочих вводится в виде мелодраматической неожиданности как раз под занавес.

Можно ли считать недостатком такое сокращение кульминации? Поскольку кульминация — это выражение сущности социального смысла пьесы, ясно, что этот смысл нельзя выразить одним победным криком в финале.

Авторы пьесы недостаточно проанализировали и развили основное действие. По мнению Джона Гасснера, «из пьесы «Грузчик» вытекает, что объединить черных и белых рабочих на Юге легче легкого... Я утверждаю, что это не только ни на чем не основанное крайнее упрощение проблемы, но и важнейший недостаток, портящий всю пьесу в целом». [24] John Gassner. A Playreader on Playwrights. "New Theatre", October 1934.

Крайнее упрощение основного действия означает, что ведущая к нему система причинности не разработана. Большая часть действия пьесы состоит из повторения и растягивания обязательной сцены. Решение, служащее мотивировкой конфликта, выражено в словах Лонни в третьей сцене первого акта: «Вот один чернокожий, который не желает быть просто добрым негром». Следующий этап действия дан очень четко: в результате открытого бунта против белых хозяев Лонни немедленно попадает в беду. Таким образом, обязательная сцена намечается вполне точно: мы предвидим, что желание помочь Лонни поставит негров перед дилеммой — либо оставаться рабами, либо бороться за свои права. Это, в свою очередь, ведет к усилению их воли и к заключительному столкновению (появление белых рабочих), которое совершенно неожиданно, но в то же время неизбежно. В этой борьбе участвуют очень сложные силы: для того чтобы полностью осуществить все возможности темы, было бы необходимо драматизировать эти сложные силы во всем их эмоциональном и социальном многообразии. Однако авторы предпочли подчеркнуть лишь одну сторону проблемы, повторять ее со все нарастающим напряжением, но без всякого развития. В первом акте Лонни прямо призывает рабочих к борьбе: «Господи, когда же, наконец, негр распрямится? Когда же же он встанет гордо, как настоящий человек?» Этот призыв в тех же выражениях повторяется во втором акте, и рабочие вновь реагируют на него точно так же. Поскольку тема повторяется, повторяется и физическое действие. Во второй сцене второго акта Лонни прячется, его едва не схватывают, но ему удается спастись. В следующей сцене (в закусочной Бинни) он снова прячется, и снова его едва не схватывают, но ему снова удастся спастись. То же положение повторяется и в первой сцене третьего акта.

Эти повторяющиеся сцены очень действенны, потому что сюжетный материал захватывает зрителя и социальный смысл этого материала ясен. Авторы также искусно пользуются увеличением эмоциональной нагрузки. Например, в первой сцене третьего акта Руби рыдает, не веря, что Лонни еще жив: «Он мертв... Они убили его... Вы просто стараетесь обмануть меня, вот и все». Истерический ее взрыв не играет никакой роли в развитии сюжета; он вставлен искусственно в наиболее подходящий момент, чтобы усилить эмоциональное воздействие появления Лонни.

Окончательное решение рабочих-негров «встать и бороться» принимается в третьем акте. Здесь обязательная сцена (которая растянута почти на всю пьесу) достигает, наконец, кульминации. Лонни заявляет священнику, что сейчас не время говорить о религии; он говорит трусливому Джиму Вилу, что выбора нет, что пытаться бежать бесполезно. Это, сильная сцена, но впечатление от нее ослабляется тем, что перед этим она уже была преподнесена нам по частям.

Пьеса «Грузчик» — эпохальное произведение, внесшее свежую струю жизненности и честности в американский театр и впервые использовавшее важный современный материал. И все же ее построение доказывает, что авторы не избавились от статичности. Вместо того чтобы показать рост через борьбу, они изображают лишь определенный этап борьбы. Объединение белых и негритянских рабочих достигается слишком легко и просто, потому что те социальные силы, под воздействием которых это объединение совершилось, конкретно не показаны и поэтому выглядят абстрактными. Образы героев бледны и плоски, мы не видим воздействия среды на их разумную волю. В обрисовке характеров масса бытовых, хорошо подмеченных деталей, но духовный облик героев не меняется; персонажи следуют заранее определенной линии поведения.

Сравнение кульминаций двух последних пьес Элмера Раиса служит интересным показателем заметного роста мастерства драматурга. Основное действие в пьесе «Мы, народ» не получило драматического воплощения. На сцене показана трибуна, с которой произносятся речи. Ораторы взывают к нашей сознательности, мы — народ — должны превратить нашу родину в страну свободы: «Давайте очистим ее, приведем в порядок и сделаем из нее страну честных людей». Это волнующий призыв; но, поскольку в нем не указаны конкретные меры, которые должны быть приняты для осуществления этого абстрактного призыва, мы не можем проверить, насколько он пригоден в качестве руководства к действию. Кульминация не определяет масштаба событий, потому что оставляет нас в полном неведении относительно того, как действующие лица будут реагировать на этот призыв. Поскольку здесь нет напряжения, здесь не может быть и разрешения.

Пьеса «Мы, народ» состоит из ряда сцен, которые очень действенны сами по себе как отдельные события, но носят иллюстративный характер и не придают движение пьесе в целом. Поскольку кульминация этой пьесы представляет собой умозрительную постановку проблемы, вся пьеса состоит из умозрительной экспозиции различных сторон этой проблемы. По существу почти две трети всей пьесы можно считать экспозицией. Мы вновь и вновь возвращаемся в мелкобуржуазный дом Дэвиса; в седьмой сцене положение семьи ухудшается; в девятой сцене им приходится взять жильца, а банк, в котором хранились сбережения Дэвиса, закрывается; в одиннадцатой положение еще более ухудшается. Наконец, в тринадцатой сцене мы видим какую-то деятельность — реакцию на давление окружающей среды: отца просят возглавить демонстрацию безработных. Согласие Дэвиса вполне правдоподобно, потому что мы видели, как обнищала и как голодает его семья. Но этому решению не хватает глубины, так как остается нераскрытой разумная воля Дэвиса. А как только Дэвис становится деятельным, мы его больше не видим.