Коллектив авторов История - Идеал воспитания дворянства в Европе. XVII–XIX века

Если перейти к французским источникам, аналогичный сюжет встречается в книге Томаса Пеллетье Воспитание дворянина , впервые опубликованной в 1604 году [1122]. Будто бы ничего не изменилось с тех времен, когда Клихтове жаловался на невежество аристократов, поскольку автор жестко критикует тот же самый недостаток: «[…] сейчас большей части дворян кажется, что неотъемлемым признаком элегантного благородного человека должно являться полное отсутствие знаний. Читать хорошие книги, изучать латынь и греческий – это значит, по их мнению, что от тебя разит за версту иным происхождением – сыном врача или адвоката» [1123].

И, конечно, автор акцентирует ценность гуманистического знания: «Ибо невежество – это могила для живого человека» [1124]. Ничего нового на данном этапе. Однако Пеллетье вводит в свой трактат целую главу, посвященную путешествиям, в которой он разъясняет, что молодой дворянин, «наподобие второго Улисса», должен путешествовать, «чтобы в книге природы прочесть все мудрость и опыт, полезные не только ему, но и его стране, и его королю, которому он служит» [1125].

Лишь несколько лет спустя выходит трактат, на этот раз в Италии, посвященный raison d’Etat и демонстрирующий те же подходы, – «Введение в политику» (1621 год) Пьетро Андреа Каноньеро [1126]. Вся книга II посвящена тем двум темам, сочетание которых мы уже наблюдали в сочинении Ботеро: история и путешествие. Если, однако, «Государственное благо» лишь вскользь, более-менее случайно, упоминает о последнем, то Каноньеро разворачивает целый трактат о назначении и пользе «pelegrinaggio», в то время как история, хотя и является единственной «наукой», по своим полезным свойствам сравнимой с путешествием, занимает лишь второе место в градации автора (эта тема разбирается в последней из восьми глав книги). Кстати, автор очень хорошо осведомлен о том, что предмет его рассуждений довольно новый: по его словам, отсутствующее определение в сочинениях авторов, писавших о путешествии до этого, в его понимании соотносится с тем, что он называет «pelegrinaggio politico» [1127]. Автор мимоходом отдает должное Улиссу-путешественнику: Каноньеро считает, что его одиссеи должны рассматриваться не как наказание, но как символ необходимых усилий: их следует приложить, чтобы взамен приобрести огромный опыт, который можно получить только путешествуя [1128].

Разница между тем пристальным вниманием, которое уделяется путешествию с конца XVI века и далее, и практически его полным отсутствием в предыдущие десятилетия поражает и вызывает у историка подозрения. Не похоже, чтобы существовали какие-либо промежуточные этапы, «подготавливающие» Бэкона, Пеллетье или Каноньеро, в особенности в последние десятилетия XVI столетия. Я отнюдь не исключаю такой возможности, но хотелось бы надеяться, что в этих промежуточных сочинениях мы когда-нибудь обнаружим ключ к пониманию или даже некий поворот, который приведет нас от полного пренебрежения к абсолютному признанию ценности опыта путешествий для аристократического образования.

Вероятно, последующие исследования расскажут об этом. В любом случае представляется небесполезным рассмотреть и другие источники информации о Grand Tour , в том числе описания путешественников, – источники, которые берут свое начало в самой практике путешествий. Ограниченный объем данной статьи не позволяет подробно развить эту тему. Однако ясно, что со второй половины XVI века есть многочисленные примеры индивидуальных поездок, предпринятых молодыми дворянами и во многом совпадающих с тем, что в XVII веке оформится в «программу» Grand Tour . Об этой программе иногда вполне открыто объявляли (либо ее осуждали) не столько сами путешественники, сколько чаще всего их отцы.

Примеры такого рода встречаются уже в первой половине столетия, однако, видимо, они вписывались главным образом в контекст peregrinatio academica . Например, в 1515 году Виллибальд Пиркгеймер, патриций из Нюрнберга, посылает трех своих племянников в Италию, в первую очередь для прохождения обучения в Болонском университете. Хотя их mentor Иоанн Кохлеус, известный впоследствии своей полемикой с Лютером, рекомендовал учиться в родной стране, Пиркгеймер настоял на своем выборе, «поскольку Ваши ученики посланы в Италию не только на обучение, но также чтобы увидеть обычаи и богатства мира, [а] также выучить иностранные языки» (в то время как в Германии, добавляет он, учатся лишь «пьянству и обжорству» [1129]).

Перемены наступают во второй половине столетия. Самый знаменитый, наверное, пример являет собой лорд-канцлер Англии Уильям Сесил, который провел подготовку путешествия своего сына во Францию посредством длительной переписки с послом в Париже, в которой ясно высказал свои родительские пожелания. Во время поездки «целью должны быть не научные занятия наподобие великих ученых, а приобретение придворных манер и языковой практики – на французском или итальянском, – до того уровня, чтобы можно было поддержать разговор» [1130]. Путешествие продлится с июня 1561 по март 1563 года. Удивительно, что Италия не является страной назначения этого путешествия – это решение продиктовано, видимо, отчасти конфессиональными соображениями: лорд-канцлер не испытывал симпатии к папскому престолу и католической вере в целом [1131]. Неудивительно, что католические правители следовали противоположным тенденциям, как, к примеру, Вильгельм V, герцог Баварии и один из основных деятелей Контрреформации на территории Священной Римской империи: в 1590‐х годах он, конечно, не испытывал сомнений, организовав для сыновей «турне» в Рим [1132].

Предыдущие примеры основаны на частных случаях. Что касается Франции, то здесь мы тоже располагаем свидетельствами, в том числе теми, где приводятся «статистические данные», даже удостоенные публикации. В Рассуждениях о политических и военных делах , изданных в 1587 году, Франсуа де Лану подчеркивает, что «каждый год сотни молодых французских дворян путешествуют по разным странам с целью посмотреть и узнать, что проистекает от сердечной доброты и страстного стремления к знаниям» [1133]. Италия не единственно возможное направление, но, вероятно, самое главное. Тем не менее было бы ошибочным предполагать, что трактат де Лану является тем самым «связующим звеном», которое ведет к высокой оценке Grand Tour , появившейся ближе к 1600 году. Собственно говоря, де Лану был яростным противником того явления, о котором он упоминает, начиная с убежденности путешественников в том, что «товары, произведенные в иных местах, лучше произведенных на родине» [1134].

На частном уровне то же отношение встречается и в случае с Этьеном Паскье, чей сын Пьер совершил в 1584 году путешествие в Рим против воли своего отца. Очень быстро у Пьера кончились деньги, и Этьен, совершенно не желающий оставлять без помощи свое непослушное дитя, старается организовать как можно лучше поездку сына, которую он не одобряет. В своей переписке с послом в Риме Паскье высказывает свои соображения: