Мартин Пачнер - От литеры до литературы [Как письменное слово формирует мир, личности, историю]

Повествование об экономике, которое Маркс написал с помощью Энгельса, представляет собой умопомрачительное изложение истории могучих сил индустриализации и торговли, непрерывно приносивших в мир перемены, громадность которых внушала благоговейный ужас.

Буржуазия путем эксплуатации всемирного рынка сделала производство и потребление всех стран космополитическим. К великому огорчению реакционеров, она вырвала из-под ног промышленности национальную почву. Исконные национальные отрасли промышленности уничтожены и продолжают уничтожаться с каждым днем. Их вытесняют новые отрасли промышленности, введение которых становится вопросом жизни для всех цивилизованных наций, – отрасли, перерабатывающие уже не местное сырье, а сырье, привозимое из самых отдаленных областей земного шара, и вырабатывающие фабричные продукты, потребляемые не только внутри данной страны, но и во всех частях света. Вместо старых потребностей, удовлетворявшихся отечественными продуктами, возникают новые, для удовлетворения которых требуются продукты самых отдаленных стран и самых различных климатов. На смену старой местной и национальной замкнутости и существованию за счет продуктов собственного производства приходит всесторонняя связь и всесторонняя зависимость наций друг от друга. Это в равной мере относится как к материальному, так и к духовному производству. Плоды духовной деятельности отдельных наций становятся общим достоянием. Национальная односторонность и ограниченность становятся все более и более невозможными, и из множества национальных и местных литератур образуется одна всемирная литература [585] Marx K., Engels F. The Communist Manifesto and Other Writings, with an introduction and notes by Martin Puchner. N. Y.: Barnes and Noble, 2005. P. 10–11 ( Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. М., 1955. Т. 4. С. 427). .

Описание мирового рынка воспринимается так, словно Маркс и Энгельс чуть ли не восхищались неслыханной мощью капитализма, но они добавили сюда драматический поворот: в момент триумфа капитализм внезапно сталкивается лицом к лицу с врагом, которого создал собственными руками, – промышленным пролетариатом, бытие которого досконально изучил Энгельс. Чем больше мест в мире будет походить на Манчестер, тем больше станет численность пролетариата, пока его не наберется достаточно для того, чтобы свергнуть угнетателей. Это была героическая легенда в самой ее впечатляющей форме – той, где беспомощные жертвы на краю гибели вдруг превращаются в героев.

Сказание об индустриализации было внове еще и потому, что касалось не только материальных товаров, но также и идей. Это нашло отражение в кульминации абзаца: «…из множества национальных и местных литератур образуется одна всемирная литература». Странно видеть слова «всемирная литература» в контексте шахт, паровых двигателей и железных дорог: Гёте, будучи аристократом, конечно, возражал бы против пролетарской революции, которую пропагандировали Маркс и Энгельс. Однако он вполне мог бы согласиться с утверждением, что всемирная литература является следствием всемирной торговли. Отмечая возникновение мирового литературного рынка, Гёте мельком упомянул и силы капитализма, который столь детально описывали теперь Маркс и Энгельс. И благодаря усовершенствованным печатным станкам, которые обретали все больше сходства с оборудованием для производственных процессов иных отраслей, все больше и больше казалось, что и литература выходит из мест, подобных Манчестеру.

В 1847 г. американский изобретатель Ричард Хо ввел в действие ротационную печатную машину, используемую для выпуска массовых тиражей дешевых газет

Маркс и Энгельс помнили о всемирной литературе и тогда, когда думали о будущем только что сочиненного текста. Преамбулу они завершили смелым заявлением, что «“Манифест”… публикуется на английском, французском, немецком, итальянском, фламандском и датском языках» [586] Marx and Engels, Communist Manifesto. P. 5 ( Маркс К., Энгельс Ф . Сочинения. М., 1955. Т. 4. С. 423). . Конечно, это очень скромно по сравнению с сегодняшними книгоиздательскими проектами, которые могут предусматривать перевод на множество языков, но в 1848 г. для собравшейся с разных концов Европы группы революционеров это было весьма дерзко: для выполнения обещания требовались переводчики, печатники и распространители во многих странах. Но, поскольку сказание, изложенное в «Манифесте», касалось всего мира, то и сам «Манифест» хотел, чтобы его читали везде: он желал войти в состав всемирной литературы.

В конце января Маркс получил из Лондона довольно резкое письмо, напоминавшее о том, что документ нужно представить к 1 февраля. Авторы не уложились в срок, но не слишком опоздали. За несколько месяцев они сумели переработать все, что узнали друг от друга, в необычный текст, который стал образцом для всех последующих манифестов. Не ставя себе такой цели, они подарили мировой литературе новый жанр манифеста.

Если в Лондонском штабе «Союза коммунистов» и поняли, что получили шедевр, то не сказали об этом вслух. Впрочем, распространение документа в прессе началось сразу же, но в газетах «Манифест» опубликовали не целиком [587] Puchner , Poetry of the Revolution. P. 59. . За время, прошедшее со дня смерти Бенджамина Франклина, количество газет быстро увеличивалось, и в них стали печатать крупные произведения: частями, на протяжении нескольких месяцев, публиковались даже романы. «Манифест Коммунистической партии» тоже печатали несколькими частями (что говорило о высокой популярности такой формы публикации), хотя в нем насчитывалось всего двадцать три страницы, и он был рассчитан на последовательное чтение за один раз [588] О публикациях в периодике XIX в. см.: Claybaugh A. The Novel of Purpose: Literature and Social Reform in the Anglo-American World. Ithaca, N. Y.: Cornell University Press, 2007. . По этой причине Союз решил издать текст еще и в виде отдельной брошюры. Эти две различные по форме публикации впервые должны были точно сообщить миру о намерениях авторов.

Через считаные недели после публикации по всей Европе вспыхнули революции. За демонстрациями последовали забастовки, за забастовками – восстания и возникновение новых национальных собраний, которые требовали новых конституций и новых прав. Маркс и Энгельс были в восторге. Совершенно не имело значения, что Марксу пришлось покинуть Брюссель; он просто возвратился в Париж, центр революционной деятельности. В Париже и в Германии Маркс и Энгельс организовывали и вырабатывали стратегию, издавали газеты и брошюры, отчаянно пытаясь направлять стремительно развивающиеся события.

Единственное разочарование для них в эти яркие времена заключалось в том, что революции не имели абсолютно ничего общего с «Манифестом». Их работу просто никто не заметил. «Манифест Коммунистической партии» не оказал сколько-нибудь заметного влияния на события и даже не вызвал никаких откликов. Зато выпускать новые издания становилось все труднее: старые режимы сопротивлялись революционному подъему не только силами армии и полиции, но и ужесточением цензуры. «Союз коммунистов» вынужден был уйти в подполье, вернуться к методам тайного общества, от которых стремился отказаться, и в конечном счете был распущен. Маркс и Энгельс были вынуждены беспомощно наблюдать, как сходило на нет революционное движение и уходил из общественного внимания текст, при помощи которого они безуспешно пытались влиять на народный подъем.