Мартин Пачнер - От литеры до литературы [Как письменное слово формирует мир, личности, историю]

Довольно долго после 1848 г. было неясно, выживет ли «Манифест» вообще. Несмотря на грандиозные планы публикации этого текста одновременно во многих странах, в реальности изданий было мало. За десять лет, с 1853 по 1863 г., вышло лишь одно новое издание: печать пребывала под строгим контролем властей, и безнаказанно напечатать подрывную литературу было очень трудно. Первый перевод на русский язык напечатали не в царской России, а в относительно либеральной Женеве, перевод на шведский – в Соединенных Штатах. Рассеянные группы преданных сторонников пытались донести «Манифест» до читателей, но не достигали особого успеха [589] Сведения об истории публикации «Манифеста» см.: Le Manifeste communiste de Marx et Engels: Histoire et Bibliographie, 1848–1918, ed. by Bert Andreas. Milan: Feltrinelli, 1963. . В эту пору реакции текст казался устаревшим, производил впечатление рудимента ушедшей в прошлое революционной эпохи.

Авторы оказались перед лицом сурового выбора: позволить «Манифесту» превратиться в исторический экспонат, стать одной из бесчисленных брошюр, сопровождавших неудавшиеся революции 1848 г., либо модернизировать его, чтобы обратиться к новым политическим фактам? Поначалу они выбрали второй путь. Уже в августе 1852-го Энгельс признал: «Калифорния и Австралия – это два случая, которые не были предусмотрены в “Манифесте”: создание новых больших рынков из ничего. Это придется учесть» [590] Marx K., Engels F. Gesamtausgabe, III. Vol. 5, Briefe. Berlin: Dietz Verlag, 1977. P. 186 ( Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. М., 1962. Т. 28. С. 97). . И они принялись писать предисловия, в которых рассматривали новые события и уверяли, что основные идеи все же остаются верными. Положение усугубилось после смерти Маркса. В 1883 г. Энгельс писал с сожалением: «После его смерти уж во всяком случае не может быть речи о переделке или дополнении “Манифеста”» [591] Struik, Birth of the “Communist Manifesto”. P. 132 ( Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. В 28 т. М., 1961. Т. 21. С. 1). . Текст стал частью исторического процесса – и наследства мертвого друга.

Однако великие литературные произведения всегда были способны дождаться своего времени, и «Манифест» не стал исключением. В 70–80-х гг. XIX в., после нескольких десятков лет застоя, возобновилась общественная активность. Помогли этому и новые технологии печати, призвавшие на помощь литературе всю мощь индустриализации. Процесс книгопечатания наконец претерпел существенные усовершенствования и впервые оказался в значительной степени автоматизирован. Изобрели даже способ механического набора печатной формы, готовой для увлажнения краской и изготовления оттиска. Типографов стало гораздо больше, их работа заметно подешевела, и поэтому изготовлению тиражей было все труднее препятствовать. Благодаря развитию международной торговли гораздо легче стало печатать немецкое издание в Лондоне или русское – в Женеве и контрабандой доставлять в место назначения.

По мере активизации издания «Манифеста» сложилась любопытная закономерность: чем большие тиражи «Манифеста» издавались в стране, тем выше там становилась вероятность революционных выступлений. Эта корреляция подтвердилась в Париже, в 1871 г., когда возмущенные рабочие перекрыли баррикадами улицы и провозгласили Парижскую коммуну. Еще заметнее это стало в 1905 г., когда в России восстала коалиция рабочих и развивающейся буржуазии. Так что же было первичным – «Манифест» выигрывал в общественном мнении благодаря росту революционных настроений или он сам способствовал их подъему? Вероятно, происходило и то и другое. Как бы там ни было, «Манифест» превращался в истинный революционный текст и обретал массового читателя, готового изучать его, усвоить его исторические уроки и воплотить их в действие.

Одним из самых горячих читателей «Манифеста Коммунистической партии» был Владимир Ульянов, русский революционер, живший во время Первой мировой войны в Цюрихе. Швейцария оказалась одной из немногих европейских стран, не принимавших участия в войне, но это вовсе не подразумевало, что обстановка там была мирной. Город кишел дипломатами, торговцами оружием, шпионами, дезертирами и беженцами, но представлял собой наилучшее место для наблюдения за тем, какой ущерб война наносит режимам, ввергнувшим в нее мир. А еще там было удобно ждать подходящего момента для нанесения удара.

Владимир научился терпению [592] Интеллектуальную биографию Ленина см.: Lukacs G. Lenin: A Study on the Unity of His Thought, trans. by Nicholas Jacobs. L.: Verso, 1998; Service R. Lenin: A Biography. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 2000. . Когда он был еще подростком, в России был арестован и казнен его старший брат, участвовавший в подготовке покушения на царя. Не испугавшись последствий, Владимир продолжил дело брата, но понял, что убийства – неэффективный метод: даже если покушение закончится успешно для заговорщиков, место убитого царя просто займет новый, как это уже случалось не раз. Заменой правителя проблема не решалась – необходимо было менять систему в целом. В поисках теоретических обоснований Владимир углубился в чтение революционной литературы, которая не вызывала у него особого вдохновения, пока он не наткнулся на «Манифест Коммунистической партии». Развернутая там широкая историческая перспектива показала, что борьба против угнетателей продолжается уже тысячи лет; работа указывала на корни проблем и предсказывала, что революционные перемены не за горами. «Манифест» сподвиг будущего Ленина действовать ради того, чтобы это предсказание воплотилось в жизнь.

Владимиру Ульянову нужно было не только прочитать «Манифест Коммунистической партии», но, главное, организовать его перевод на русский язык, чтобы книгу могло прочитать как можно больше товарищей. А затем – проводить положения «Манифеста» в жизнь. К сожалению, хоть Ульянов и не следовал террористической тактике, избранной его братом, его все же арестовали. Правда, это закончилось не казнью, а всего лишь ссылкой в Сибирь.

Отбыв ссылку, он выехал в Европу, где много читал и писал, объединяя историю с призывами к действию в манере «Манифеста». Он понял и то, что этот текст, созданный в иное время и в ином месте, необходимо обновить и связать с конкретной ситуацией в России. Дожидаясь такого стечения обстоятельств, когда можно было бы взяться за осуществление «Манифеста» на практике, Владимир Ульянов взял себе новую фамилию: Ленин. Через полвека с лишним после того, как «Манифест Коммунистической партии» увидел свет, у него нашелся идеальный читатель, готовый воспользоваться не самым понятным текстом для того, чтобы изменить курс истории.

Во время Первой мировой войны Ленин жил на улице Шпигельгассе, в доме 14, в старом центре Цюриха. Совсем рядом, в доме 1 по той же Шпигельгассе, находился ресторанчик, хозяин которого разрешил группе художников и просто эпатажников самой разной национальной и государственной принадлежности открыть в своем помещении кабаре. Группа устраивала там поэтические чтения, представления и странные действа с бессмысленными сюжетами и какофонической музыкой, участники которых часто рядились в необычные костюмы геометрических форм. Но основным занятием этой группы было составление и распространение манифестов, в которых они провозглашали возникновение революционного направления в культуре – дадаизма – и одновременно осуждали все произведения искусства, возникшие до его появления. Как же группе провокаторов от культуры пришло в голову написать манифест в традиции «Манифеста Коммунистической партии»?