Мартин Пачнер - От литеры до литературы [Как письменное слово формирует мир, личности, историю]

Маркс и Энгельс выковали замечательный текст, вложив в него все достижения литературы за время ее существования. У фундаментальных текстов «Манифест» научился излагать историю сотворения, у наставнической литературы – обращаться ко всем людям, а не только к представителям одной нации, у квазисвященных исторических текстов, наподобие Декларации независимости, – создавать новую политическую действительность, у Гёте – понимать динамику мировой литературы.

«Манифест Коммунистической партии» вырвался на авансцену мировой истории вследствие российской революции, но падение Советского Союза нанесло сильный ущерб его престижу. Сегодня его, как и в 1850–1860-х гг., снова считают устаревшим. В прошлом «Манифесту» удалось приноровиться к новым политическим фактам и выйти из сумрака. Даже в наши дни он находит читателей, которые чувствуют, что этот текст предсказал наше современное неприятие глобализации. Как бы то ни было, несомненно, что «Манифест Коммунистической партии» через несколько десятков лет после своего появления стал одним из самых влиятельных текстов современной эпохи. За первые четыре тысячи лет существования литературы очень немногие тексты могли столь же эффективно формировать историю.

Первое время русская поэтесса Анна Ахматова работала над стихами обычным способом. Она писала их от руки, нанося строки на бумагу, а потом вносила исправления и, возможно, читала написанное вслух, чтобы понять, хорошо ли они звучат. Затем она переписывала их набело и отправляла в редакцию журнала, а когда у нее складывался целый цикл стихотворений, обращалась к издателю для публикации книги. До Первой мировой войны она издала таким образом несколько сборников, заслуживших благосклонность публики. Она обрела громкую славу в России, когда ей было всего лишь двадцать с небольшим лет. Прекрасная фигура, длинные шали, черные волосы и манеры, выдававшие аристократическое происхождение… В Париже Ахматова познакомилась с Амедео Модильяни, живописцем, которому предсказывали большое будущее, и он влюбился в нее [608] Reeder R . Anna Akhmatova: Poet and Prophet. N. Y.: Picador, 1994. P. 35–36. См. также: Dalos G. Der Gast aus der Zukunft: Anna Achmatowa und Sir Isaiah Berlin, Eine Liebesgeschichte, deutsche Bearbeitung von Elsbeth Zylla. Hamburg: Europaische Verlagsanstalt, 1969), 28. . Модильяни сделал несколько графических и живописных портретов молодой Ахматовой, передавших изящество и своеобразие облика поэтессы, которую вскоре назовут русской Сапфо [609] Haight A. Anna Akhmatova: A Poetic Pilgrimage. Oxford: Oxford University Press, 1976. P. 80 ( Хейт А. Анна Ахматова. Поэтическое странствие. URL: http://ahmatova.niv.ru/ahmatova/about/hejt-poeticheskoe-stranstvie/index. htm) .

Ахматова сохранила один из рисунков Модильяни и поместила его на почетное место над своей кроватью [610] Venclova T., Hinsey E. Meetings with Anna Akhmatova // New England Review. Vol. 34. № 3/4 (2014). P. 171. , хотя эпоха ее парижского триумфа давно осталась в прошлом. Но в середине 1930-х, работая над новым стихотворением, она думала вовсе не о его публикации: государство просто не позволяло ей публиковаться. С тех пор как Мартин Лютер продемонстрировал возможности книгопечатания в политической борьбе, власти искали пути для управления издателями и авторами. Несколько веков назад ввели порядок королевского дозволения для публикации книг, с которым пришлось столкнуться, в частности, Сервантесу и его современникам. Но этот порядок можно было обойти, что показал, в частности, опыт Франклина, издавшего Библию без всякого разрешения. Можно было напечатать книгу за границей и ввезти контрабандой на территорию, где она запрещена цензурой, как поступили Маркс и Энгельс. Лишь в XX в. удалось взять под контроль печать в пределах целых государств – по крайней мере, некоторых. Тоталитарные государства с централизованной властью, такие как Советский Союз и нацистская Германия, не только контролировали оборот оружия и движение трудовых ресурсов, но и обладали большим бюрократическим аппаратом, постоянно надзиравшим за гражданами. На них составлялись, обрабатывались и хранились бесчисленные досье. Бюрократия, развивавшаяся на протяжении пяти тысяч лет, с изобретением письменности сделалась всеобъемлющей силой. Анна Ахматова никогда не участвовала в политической деятельности, и все же в ее надзорном деле насчитывалось около девятисот страниц [611] Dalos , Gast aus der Zukunft. P. 9. .

Даже зная, что государство не позволит ее стихам появиться в печати, Ахматова в эти опасные времена не бросила писать их. После убийства в 1934 г. видного партийного функционера Кирова аресты и казни стали повседневным явлением [612] Reeder , Anna Akhmatova: Poet and Prophet. P. 199, 200. . От неблагосклонного внимания Генриха Ягоды, главы тайной полиции, арестовывавшей потенциальных конкурентов Сталина, его былых соратников, любого, заподозренного в инакомыслии или просто оказавшегося в неподходящее время в неподходящем месте, не был застрахован никто. Ягода пытками вынуждал заключенных сознаваться на суде в приписываемых им преступлениях [613] Об идеологическом пособничестве некоторых арестованных см.: Hellbeck J. Revolution on My Mind: Writing a Diary Under Stalin. New Haven: Yale University Press, 2006. , что способствовало распространению страха в народе. Когда же арестовали самого Ягоду, народ стал бояться еще сильнее: если даже начальник тайной полиции пострадал, как простой смертный, остальным и вовсе не на что надеяться. Ягоду сразу же сменил еще более ужасающий Николай Ежов, который осуществил самый кровавый этап Большой чистки – и сам последовал за своим предшественником.

Итальянский скульптор и живописец Амедео Модильяни сделал несколько портретов Анны Ахматовой во время их встреч в Париже

На всем протяжении этого периода Ахматова ожидала, что ее вот-вот арестуют. С тех самых пор, как бывший муж был казнен по сфабрикованным обвинениям, она находилась под непрерывным наблюдением сил безопасности. Сына арестовали, потом выпустили, снова арестовали, пытали. Сотрудники органов могли в любой момент обыскать ее квартиру, и одной найденной стихотворной строчки хватило бы для того, чтобы поэтессу поставили перед расстрельной командой. Поэтому ей приходилось заучивать наизусть каждую строфу и сразу же сжигать листы бумаги, на которых она писала стихи.

Ахматова была особенно уязвима: Советский Союз был тоталитарным государством с острым интересом к поэзии. Ранняя слава пришла к Ахматовой незадолго до русской революции, а это значило, что она находилась под подозрением, как автор из другой эпохи, невзирая даже на то, что никогда не принадлежала к традиционалистам. Вместе с первым мужем и группой молодых единомышленников она основала литературное направление – акмеизм, ставивший своей целью заменить тяжеловесную символистскую поэзию, господствовавшую на переломе веков, новой, более простой и ясной (возможно, слово «акмеизм» явилось производным от псевдонима Анны Ахматовой, которое по-латыни звучит «Akmatus» [614] Haight A. Anna Akhmatova: A Poetic Pilgrimage ( Хейт А . Указ. соч.); Brown C. Mandelshtam’s Acmeist Manifesto. Russian Review. Vol. 24. № 1 (January 1965). P. 46–51. ) [615] Название литературного направления происходит от греческого akmē – высшая степень чего-либо, цветущая сила. Трактовку, сходную с той, что предложил автор этой книги, можно встретить только у В. Пяста. См. у самой Ахматовой: «Я отчетливо помню то собрание Цеха (осень 1911, у нас в Царском), когда было решено отмежеваться от символистов, с верхней полки достали греческий словарь… и там отыскали – цветение, вершину» ( Ахматова А. А . Листки из дневника // Соч. в 6 т. М., 2001. Т. 5. С. 132). . В бурные послереволюционные дни эту малочисленную группу с относительно скромным манифестом быстро оттеснили более радикальные движения вроде футуризма, который хотел покончить с прошлым полностью и стремительно заполнял рынок все более и более вызывающими заявлениями. (Одно из различий между молодежью-футуристами и их предшественниками проявлялось в качестве используемой бумаги. Акмеисты печатали свои произведения на дорогой высококачественной бумаге, а футуристы – на дешевой, низкосортной [616] Это вполне объяснимо разницей в имущественном положении большинства участников той и другой литературных групп. .) [617] Ibid.