Мартин Пачнер - От литеры до литературы [Как письменное слово формирует мир, личности, историю]

Ибн Баттута после долгого ожидания удостоился аудиенции правителя, манса Сулеймана, одного из преемников мифического Сундиаты. Встреча не оправдала ожиданий гостя. Проведя почти тридцать лет в странствиях, ибн Баттута был избалован благосклонностью правителей стран, которые посещал. Он ожидал, что его и здесь завалят подарками, как это случилось с ним в Индии, где его также попросили принять участие в дипломатической миссии в Китай. Этот же султан словно не заметил его и лишь прислал в подарок «три круглые лепешки, кусок говядины, зажаренной на масле гарти, и тыкву, в которой было кислое молоко. Когда я увидел все это, – писал ибн Баттута, – я рассмеялся и долго удивлялся скудости их ума и их неумеренному прославлению таких жалких вещей» [667] Ibid. P. 289. .

К сожалению, правитель своим пренебрежением оскорбил не просто какого-то путешественника, но человека, которому предстояло на много десятилетий и даже столетий вперед сформировать восприятие арабским миром Западной Африки к югу от Сахары. Во время путешествий ибн Баттута скрупулезно записывал свои впечатления, а потом превратил эти записки в одно из самых почитаемых во все времена произведений этого жанра.

Финальную версию описания своих путешествий ибн Баттута не составлял собственноручно, а диктовал профессиональному писцу, пользуясь при этом услугами еще одного помощника. Результатом стал самый обширный свод из всех произведений этого жанра, созданных в исламском мире в эпоху позднего Средневековья, впечатлений очевидца-путешественника, где правитель с никчемными дарами гостю представлен в довольно непривлекательном виде. Ибн Баттута, никогда не стеснявшийся прямо выражать свое мнение, даже высказал манса Сулейману в лицо: «Ты не обошелся со мной как с гостем и ничего не подарил мне, так что же я смогу сказать о тебе другим султанам?» – а в другом месте написал, что подданные «испытывали нелюбовь к манса Сулейману из-за его скупости».

Но, хотя ибн Баттута весьма нелицеприятно отозвался о правителе мандинка, он сослужил и добрую службу этому народу, оставив нам первое описание его сказителей [668] Conrad , Islam in the Oral Traditions. P. 37. . На протяжении столетий после визита ибн Баттуты эти барды продолжали практиковать свое искусство, постепенно насыщая его исламским материалом, но не ощущая потребности осваивать чтение и письмо [669] Bulman S. P. D . Sunjata as Written Literature: The Role of the Literary Mediator in the Dissemination of the Sunjata Epic // In Search of Sunjata. P. 231–251; Jansen J. An Ethnography of the Epic of Sunjata in Kela // In Search of Sunjata. P. 297–311. . Арабская письменность оставалась принадлежностью сравнительно малочисленного арабского национального меньшинства и знатоков Корана, таких, как Берете из «Эпоса о Сундиате». Весомая письменная культура сложилась, например, в Тимбукту, ставшем центром распространения арабских знаний, но она не оказала существенного влияния на фольклор [670] Hammer J. The Bad-Ass Librarians of Timbuktu and Their Race to Save the World’s Most Precious Manuscripts. N. Y.: Simon and Schuster, 2016. P. 17. .

Сказители мандинка, со своей стороны, не ощущали потребности перевести предания о Сундиате на арабский язык, чтобы записать их. Возможно, они даже не желали такого поворота событий (как и барды других устных культур), опасаясь, что, как только самое важное предание будет записано, они утратят контроль над ним [671] Diabate M. M. L’aigle et l’epervier, ou La geste de Sunjata. Paris: Pierre Jean Oswald, 1975. P. 17. . Поэтому сказители продолжали передавать предания изустно, сохраняя их преимущественно в кланах потомственных сказителей, к одному из которых относился Тассей Конде. Представляли же их в особых случаях, вроде того празднования, на котором присутствовал Ибн Баттута.

Таким образом, арабская письменность и устный фольклор мандинка одновременно существовали в параллельных мирах и продолжают сосуществовать до сих пор. Сам Тассей Конде вполне мог бы поступить в одну из школ-медресе, овладеть арабской письменностью и сделать из своего устного изложения «Эпоса о Сундиате» письменный текст на этом языке. Но он не стал так поступать. Да и отчего бы? Его учили держать в памяти историю Сундиаты и представлять ее слушателям в живом исполнении, быть ее официальным хранителем, каковым он и был до самой своей смерти в 1997 г.

Даже если устные и письменные культуры могут сосуществовать на протяжении многих столетий, как это было на территориях мандинка, в конце концов они обязательно пересекутся. Они действительно пересекались в конце XIX и начале XX столетий. Однако письменная культура, с которой они пересеклись, оказалась не арабской, а европейской.

Европейцы впервые попали в Западную Африку в XV в. и впоследствии организовали торговые посты вдоль побережья, проявляя относительно мало интереса к внутренним землям континента. Положение изменилось после Берлинской конференции 1884–1885 гг., когда европейские державы, обладавшие многократным военным превосходством над всеми африканскими народами и имевшие пароходный флот, поделили Африку между собой. Исконные земли мандинка достались Франции. Политика, торговля и светская власть – все перешло на французский язык, в том числе письменный.

Французские письменность и культура импортировались в Африку [672] Conrad D. C. Oral Sources on Links Between Great States: Sumanguru, Servile Lineage, the Jariso, and Kaniaga // History in Africa. Vol. 11 (1984). P. 35–55. , а тем временем отдельные французские колонисты и военные заинтересовались культурой их нового приобретения, в том числе и преданиями о Сундиате, и начали записывать эти предания. (Возможно, под конец XIX в. на них обратили внимание и арабские писатели, наконец-то проявившие интерес к культуре мандинка) [673] Bulman , Sunjata as Written Literature. P. 235. . Первые французские исследователи считали предание о Сундиате местной легендой или даже детской сказкой, не отдавая себе отчета в том, что местные жители почитают героя как основателя большой и древней империи [674] Bulman S. A School for Epic? The ‘Ecole William Ponty’ and the Evolution of the Sunjata Epic, 1913-c. 1960 // Epic Adventures: Heroic Narrative in the Oral Performance Traditions of Four Continents, ed. by Jan Jansen and Henk M. J. Maier. Münster: LIT Verlag, 2004. P. 35–45, 41ff. . Такое начало литературной карьеры Сундиаты трудно было бы назвать блестящим, но все же начало было положено.

Следующим этапом литературной жизни «Эпос о Сундиате» был обязан ученикам École Normale William Ponty [675] École Normale William Ponty – учительский колледж на территории современного Сенегала. Назван в честь одного из губернаторов Французской Западной Африки Вильяма Мерло-Понти. . Школы являлись главным орудием для насаждения среди африканцев французского языка [676] Sabatier P. R. ‘Elite’ Education in French West Africa: The Era of Limits, 1903–1945 // International Journal of African Historical Studies. Vol. 11. № 2 (1978). P. 247–266. , но туда попадало очень мало детей, и выпускников из числа местных жителей едва хватало для того, чтобы заполнять позиции в низовых административных учреждениях. В некоторых из этих школ французские колонисты экспериментировали, предоставляя ученикам более широкий доступ к африканской культуре и традициям; потому-то ученики École Ponty ознакомились с преданиями о Сундиате [677] Ibid. P. 247. . В 1937 г. они решили поставить на школьном фестивале пьесу о национальном герое. Обращение к жанру драматургии позволило ученикам, объединив достоинства письменности и живого представления, показать историю Сундиаты перед аудиторией, с музыкальным сопровождением, в манере, сходной с традицией сказителей.