Кирилл Чекалов - Популярно о популярной литературе. Гастон Леру и массовое чтение во Франции в период «прекрасной эпохи» [litres]

Статья становится поводом к описанию торжественного церемониала, которым сопровождается в России появление на свет наследника трона. Между тем сложная политическая ситуация того времени вносила в традицию свои коррективы. В номере газеты от 25 августа Леру констатирует, что военная обстановка (а более конкретно – события в Порт-Артуре) обусловила отмену торжественного приема в Петергофе, который должен был состояться по случаю крестин цесаревича. При описании праздничного убранства Петербурга Леру достаточно лаконичен. Вообще в этих репортажах по сравнению с ранней публицистикой Леру снижается дескриптивное начало: по справедливому заключению известного специалиста по творчеству Леру Изабель Каста, перед нами скорее персонажи и их поступки, нежели «нравы и пейзажи» России. Обращает на себя внимание статья, опубликованная Леру 14 августа (тоже в качестве передовицы «Матен») и посвященная драматическому событию – пропаже иконы Казанской Божией Матери. Невзирая на усиленную охрану, икона, являвшаяся предметом особого почитания со стороны верующих, была в ночь на 29 июня похищена из Богородического женского монастыря в Казани. Леру вкратце знакомит французских читателей с волнующей историей этой написанной в XVI веке иконы (он именует ее Черной Девой). Автор заметки опровергает версию, согласно которой воров прежде всего интересовал не сам образ, а дорогая риза с драгоценными камнями (стоимость которой он определяет в два миллиона рублей). Между тем риза как раз впоследствии была найдена, икона же бесследно исчезла (а возможно, была уничтожена). Многие считали, что именно с этой пропажей и следует связывать дальнейшие трагические события, выпавшие на долю России; Леру тоже склонен приписывать утрате иконы мистический смысл. Кстати, на сегодняшний день она так и не была обретена, хотя имя похитителя установлено (крестьянин Варфоломей Стоян, утверждавший, будто икона была им сожжена). Автор многочисленных репортажей о русско-японской войне, Леру склонен и в этом похищении усматривать японский след, что совершенно не соответствовало действительности. Надо сказать, статья написана с большим пиететом по отношению к православной традиции: репортер подробно излагает историю явления иконы в ноябре 1579 года и достоверно передает исключительную ее ценность для русских людей. Несомненно, интерес Леру к пропаже иконы – нечто большее, нежели просто очередное проявление его детективного мышления. В романе «Черные невесты» герои то и дело клянутся этой иконой (а также, но гораздо реже, Михаилом Архангелом).

В феврале 1905 года Леру вместе со своей спутницей (впоследствии она станет его супругой) Жанной Кайат вновь прибыл в российскую столицу – на целый год. 31 июля в Санкт-Петербурге у него родился сын Андре, которому отец дал прозвище Мики – причудливый диминутив от русского «миленький» [слово так полюбилось Леру, что он даже назвал прилегающую к его вилле в Ницце (квартал Симье) улицу «avenue Milinki»; топоним, в отличие от виллы, сохранился до наших дней]. Жанне Кайат он посвятит много позднее свой роман «Черные невесты».

Первый свой репортаж 1905 года под названием «Впечатления от Санкт-Петербурга» Леру писал в разгар русско-японской войны. Несмотря на не слишком радужный политический контекст, впечатления от российской столицы у него скорее жизнерадостные. Процитируем газету «Матен» от 16 марта 1905 года:

Никогда еще город не представал передо мной столь приятным и веселым. Может, всё дело в солнце, которое поспешило в этом году расправиться с последним снегом и дать волю бурным потокам ручьев… Невский проспект битком набит гуляющими, которые радостными улыбками приветствуют наступление весны – в том самом месте, где прежде того казаки окрасили зиму в красный цвет (курсив наш. – К.Ч .).

Имеется в виду, разумеется, Кровавое воскресенье. Хотя Леру не был свидетелем январской трагедии, но собирал подробную информацию об этом событии. Перед нами очень характерный для поэтики романов Леру контраст жизнерадостного и макабрического.

В исполненном трагизма цикле статей под общим названием «Кровавая неделя», публиковавшемся с 6 по 9 января 1906 года, он очень выпукло описал вооруженное восстание в Москве. Леру был направлен редакцией «Матен» из Санкт-Петербурга в Москву в конце декабря (по новому стилю, разумеется!), то есть в момент подавления революционного мятежа; впечатления от увиденного оказались чрезвычайно тягостными. Как впоследствии уточнял писатель, с ним вместе в Первопрестольную поехала и беременная Жанна, не пожелавшая отпускать возлюбленного одного (к тому же она отчасти выполняла функции переводчика – Леру хотя и понимал русский язык, но изъясняться на нем не мог).

Прибыв на Николаевский вокзал, Леру ехал на извозчике от площади, ныне неофициально именуемой Площадью трех вокзалов, к Пресне (по Садовой улице). Писатель обращает внимание на распиленные, сломанные и перевернутые фонарные столбы, а также на технологию изготовления «легких» – не в пример французским аналогам – баррикад, сообщая точный рецепт: «два телеграфных столба, три фонаря, четверо саней, лестница, шесть досок и проволока».

Это описание вполне соответствует тому, которое дается в советских источниках:

Люди валили трамвайные и телеграфные столбы, тащили бревна, ворота, решетки от палисадников, сани; всё это опутывалось телеграфной проволокой, обкладывалось снегом и заливалось водой.

«Нет нужды спрашивать дорогу; мы идем по следу революции». Данная формулировка хорошо вписывается в детективный дискурс, становлению которого во многом способствовал в своих романах Гастон Леру; как отмечает известный специалист по массовой литературе Жан-Клод Варей, «преследование превращается у него в расследование, а расследование – в преследование». «Двойной след» – так именуется одна из глав романа «Тайна Желтой комнаты», а в романе Леру «Семерка треф» есть глава под названием «Г-н Казимир идет по следу», где незадачливый частный детектив вырабатывает собственную (и притом совершенно ложную) версию убийства. Что же касается «Кровавой недели», то здесь детективная терминология служит прологом к почти документальному описанию удручающих, а то и попросту жутких картин пережившего страшные декабрьские события города.

Особенно точны и интересны для историков Москвы упомянутые Леру адреса и здания, связанные с районом пресненских баррикад. В репортажах фигурируют и поверженный зоопарк (правда, Леру не пишет о том, что многие животные погибли в пламени восстания), и руины находившегося напротив него коммерческого училища, и сгоревшая библиотека (при зоопарке), и Бирюковские бани (на их месте ныне высятся венгерское торгпредство и Киноцентр). Разумеется, не оставляет писатель без внимания разрушенную в результате пожара мебельную фабрику Шмидта – именно там была сформирована особенно мощная дружина (хозяин фабрики сочувствовал большевикам). Зато, к удивлению Леру, фантастическим образом уцелело здание Прохоровской (ныне Трёхгорная) мануфактуры (которая между тем также являлась одним из опорных пунктов восставших). Мельком упомянуты заваленный кирпичами и балками Домбровский проезд (ныне в составе Трехгорного вала).