Кирилл Чекалов - Популярно о популярной литературе. Гастон Леру и массовое чтение во Франции в период «прекрасной эпохи» [litres]

Леру подробно рассказывает о расстреле во дворе дома Скворцова в Волковом переулке начальника охранного отделения А. И. Войлошникова. Журналист выражает удивление, что столь важный полицейский чин не имел никакой охраны и – невзирая на мольбы жены – бесстрашно вышел навстречу ломившимся в дом дружинникам. Расстрел был бессмысленным, так как Войлошников не имел никакого отношения к политическим делам. Это трагическое событие произошло в ночь с 14 на 15 декабря. Как сообщает отечественный историк (на основе документальных свидетельств), «Войлошников спокойно выслушал приговор и попросил разрешения проститься с семьей <���…> всё время держал себя с большим мужеством и достоинством».

К этому свидетельству Леру добавляет собственный комментарий: «Когда нашли его тело, оно было изрешечено двадцатью пятью пулями. Отвага русских не имеет себе равных. Кто-то, быть может, упрекнет Войлошникова за неосторожность. Но его убила вовсе не неосторожность, а презрение к смерти». То же презрение к смерти выказали ранее, с точки зрения Леру, и московский градоначальник граф П. П. Шувалов, убитый в собственном кабинете эсером Куликовским, и сменивший Шувалова в этой должности барон Г. П. Медем, который принимал незнакомого ему Леру несколько дней спустя после убийства в том же самом кабинете – и при этом не принял никаких мер предосторожности.

Интересно также упоминание о «мирном силуэте» утраченного Храма Покрова в Кудрине – эта церковь стояла на углу Кудринской улицы (ныне Баррикадная) и Большого Конюшковского переулка, то есть рядом с современной высоткой. С колокольни стреляли в восставших солдаты Семеновского полка (между тем Леру указывает, что позади храма располагались пушки).

Попутно писатель отдает дань и еще одной особенности своего стиля, а именно склонности к живописанию отдельных то жутковатых, а то и комичных подробностей, сильно напоминающих о поэтике тогда еще не родившегося на свет сюрреализма. Подобного рода артефакты встречаются и в романах Леру – например настольные часы в виде человеческого черепа из романа 1910 года «Королева шабаша», отбивающие время жутким зубовным скрежетом, или «первый в мире человеческий череп», который хранит у себя в коллекции один из персонажей «Аромата дамы в черном». На фоне кровавой московской трагедии даже обычные настольные часы «из позолоченного дерева» в соединении с белым зонтом (нехитрое имущество, которое удалось уберечь встреченной Леру на Пресне простолюдинкой) выглядят как подобный причудливый артефакт.

Сходное же впечатление производит кассовый павильон на Казанском вокзале. Как всегда, в описании присутствует острая наблюдательность автора:

Странным образом каменное сооружение сгорело, а деревянное уцелело в огне. Это небольшое, сработанное из досок здание, своего рода беседка, простейший образец русской архитектуры: острый скат крыши, подъезд, из которого через решетку торговали билетами. Барак этот в буквальном смысле изрешечен пулями. Снаряды, пробив его во многих местах (видны круглые пулевые отверстия), затем высокомерно продолжили свой путь… Внутри валяются служебные бумаги и царит невообразимый хаос. Вся бухгалтерская отчетность раскидана по полу… При этом закрепленный на стене телефонный аппарат цел и невредим. Я убедился в том, что он не работает, но это уже вина центральной администрации. Через амбразуру второго окна я осторожно вытащил листок белой бумаги, на котором чья-то рука оставила кровавый отпечаток.

Нельзя не вспомнить в этой связи кровавые отпечатки рук на стене всё той же Желтой комнаты.

Кто-то трогает меня за рукав и показывает на собачью конуру, изрешеченную пулями; он наклоняется и зовет: «Цыган, на, Цыган!». Большая черная собака высовывает оттуда добродушную грустную морду – над правым глазом у нее кровоточащая рана; пуля не пощадила и Цыгана.

Этот фрагмент статьи вошел в сводный текст под названием «В Москве», включенный после смерти Леру в сборник его публицистики под названием «Агония белой России»; в русском переводе книги, опубликованном через несколько месяцев после выхода в свет оригинала, название оказалось скорректировано – «Агония царской России» (и действительно, о какой белой России можно говорить применительно к периоду Первой русской революции?). По всей вероятности обработка (в первую очередь – сокращение) оригинальных репортажей производилась не подготовившей издание Жанной Леру, а самим писателем. Из сокращенного варианта исчезает налет «газетности», сиюминутности, но одновременно и пропадают многие колоритные детали (вроде цитированного выше описания павильона). Но и оставшихся эпизодов вполне достаточно для создания весьма выпуклой картины охваченной революционными событиями Москвы. Особенно интересным представляется зарисовка наглухо запертого Кремля:

Мрачный город!.. За этими высокими стенами скрыты огромные богатства, церковная утварь, драгоценные камни в окладах икон и камни без всяких оправ – всего этого хватило бы, чтобы кормить долгие годы всех голодных в России. А между тем у подножия этих стен от Иверских ворот до Спасских бродят взад и вперед люди – голодные и дикие, похожие на зверей…

В данном случае русский перевод оказался слегка сокращенным по сравнению с подготовленной Жанной Леру версией: переводчики изъяли небольшой, относящийся к Иверским воротам фрагмент текста (о необходимости проходить под воротами с непокрытой головой и о том, как запрет чуть было не нарушил Наполеон). Очевидно, эта подробность была расценена советскими издателями как намек на религиозную пропаганду. Из этих же соображений в русском переводе отсутствует эпизод с «московской Девой», восемнадцатилетней революционеркой, уподобленной Непорочной Богоматери – она протягивает свои губы смертельно раненным рабочим.

Репортажи Леру о революционных событиях в России привлекали к себе живейший интерес французов. Как писал его брат Жозеф, благодаря этим публикациям «он попросту входит в историю». Между тем чрезмерная активность и независимость Леру, выказанные им при освещении трагических страниц Первой русской революции, не могли вызвать одобрительной реакции со стороны российских властей. Весьма интересно, что имя неугомонного журналиста фигурирует в переписке видных государственных деятелей России той поры, и в частности – министра финансов В. Н. Коковцова (в будущем – Председателя Совета министров). На рубеже 1905–1906 годов он вел в Париже секретные переговоры относительно размещения здесь российских государственных займов; понятно, что любая негативная информация о происходящих в России событиях могла поставить под удар его деликатную миссию. Поэтому царские власти прибегали к подкупу французских периодических изданий – деньги (на этот счет имеются документальные свидетельства) выдавались в обмен на лояльность. Но с газетой «Матен» дело обстояло не так просто. Циничный Бюно-Варийа вполне мог принять взнос и при этом никоим образом не вмешиваться в публикации корреспондентов, ведь погоня за сенсацией ставилась им превыше всего.