Кирилл Чекалов - Популярно о популярной литературе. Гастон Леру и массовое чтение во Франции в период «прекрасной эпохи» [litres]

Он среднего роста, сухой, с длинным бескровным лицом, худощав, но не угловат; серо-синие глаза совсем не жестоки. Я бы сказал, что у него очень умное лицо. Волосы и усы седые; тонкий нос; не резко выраженный подбородок. Физиономисту трудно было бы сделать какой-нибудь определенный вывод при взгляде на это лицо (пер. И. М. Ковтунова и О. Д. Каневской).

Намеченное в этой заметке Леру стремление избавиться от стереотипного представления о свирепом московском градоначальнике находит свое дальнейшее развитие в романе. Здесь Дубасов / Треба-сов выглядит вполне симпатичным: это истинный патриот и гражданин, который старательно исполняет свой долг, но ни в коем случае не склонен к неоправданной жестокости. Напротив, Гастон Леру всячески стремится подчеркнуть гуманизм своего героя, который проявляет великодушие даже по отношению к организовавшим на него покушение «нигилистам». Кроме того, Требасов становится живой иллюстрацией той самой бесшабашности, которая, по мнению Леру, является одной из существенных особенностей русской души. В своей статье Леру упоминает и о супруге Дубасова, не называя ее по имени (в романе она наречена Матреной Петровной, а русский переводчик, видимо посчитав, что простонародное имя Матрена не к лицу генеральше, трансформировал ее в Елену Петровну); автор статьи выражает свое восхищение отвагой госпожи Дубасовой и ее беззаветной преданностью мужу. Что же касается романной Матрены Петровны, то ее облик носит еще более домашний характер: перед читателем предстает обычная, хлопотливая и радушная, русская барыня.

Не излагая подробно запутанного сюжета книги, отметим только, что Рультабийлю приходится расследовать драматические события, связанные с дачей Требасова на Крестовском острове (здесь и спрятанная в букете цветов бомба, и присланный Требасову и его супруге отравленный мышьяком виноград, и наконец, устроенный переодетыми во врачей революционерами мощный взрыв, от которого, правда, никто из основных действующих лиц особенно не пострадал). Рультабийль выступает здесь не просто в роли частного детектива – он неизбежно втягивается в противостояние Системы и Оппозиции, всерьез рискует жизнью и в конечном счете оказывается на грани смерти от рук «нигилистов». Хотя революционный комитет приговаривает нашего героя к смертной казни, но в критический момент ему удается ускользнуть (одна из наименее правдоподобных сцен книги).

В книгу, как и в другие части «Рультабийлианы», вводятся фрагменты дневника главного героя, где он лаконично характеризует подозреваемых и описывает устройство требасовской дачи (по своим параметрам напоминающей замкнутое пространство замков из двух первых романов цикла). Рультабийль устанавливает, что среди охранявших дачу полицейских имелись агенты «нигилистов», а связь с ними осуществляла симпатизировавшая делу революции дочь Требасова, красавица Наташа. Наташа чуть было не отправляется в Сибирь, но Рультабийлю удается спасти ее от каторги – ведь, сотрудничая с революционерами, она сохраняла беззаветную преданность отцу. Всё заканчивается благополучно; Требасов жив и относительно здоров, а недовольный поначалу поведением Рультабийля государь меняет гнев на милость и награждает репортера орденом Святой Анны. Рультабийль успевает дать Николаю II несколько ценных советов относительно путей дальнейшего развития России и со вздохом облегчения уезжает во Францию.

Думается, выбор Крестовского острова в качестве основного места действия совсем не случаен. Как указывает исследователь литературного Петербурга Сергей Глезеров, «Крестовский (остров. – К.Ч .) можно по праву считать таинственным и загадочным, с давних пор окутанным легендами и преданиями. Недаром именно на заброшенной даче на Крестовском острове Алексей Толстой “поселил” лабораторию, где инженер Гарин изобретал и испытывал свой гиперболоид». Крестовский остров отчасти берет на себя функции замка из других романов «Рультабийлианы». Примечательно, что нечто сходное можно сказать и о Екатерининском дворце в Царском Селе, где разворачивается один очень важный эпизод романа «Черные невесты» (дворец оказывается местом тайных сборищ хлыстов и Распутина). Царскосельский дворец тоже обретает черты «готизированного» замка с характерными для него атрибутами («призрачно-величественный» силуэт, таинственные переходы, люки и лестницы, лабиринт и проч.). Правда, ему далеко до кошмарного Черного замка в горах Стран-джи (между Турцией и Болгарией), где Рультабийлю предстоит оказаться совсем скоро.

Мы упомянули о влиянии на Леру жанра «городских тайн»; оно прослеживается, в числе прочего, в своеобразной трактовке водного пространства. Нам уже приходилось писать о том, что водная стихия в «Парижских тайнах» Сю и «Петербургских тайнах» Всеволода Крестовского оказывается враждебной по отношению к героям. Что касается романа Леру, то здесь роль воды оказывается двойственной. В некоторых случаях водные просторы навевают писателю лирические пейзажные зарисовки наподобие следующей:

Вся компания приближалась к Стрелке. До сего момента они гуляли по исполненной умиротворенности деревенской местности, среди полянок, по которым текли прохладные ручьи с перекинутыми через них самодельными мостиками <���…> Обходили пруды, большие как зеркала, на которых, казалось, какой-то художник-декоратор изобразил зеленые сердечки кувшинок <���…> Вышли на берег; на заливе трепетали паруса изящных яхточек, с легкостью чаек уносившихся к горизонту, где закатывалось багровое без лучей солнце <���…> на соседней аллее тянулась нескончае мая линия элегантных экипажей, хозяева которых были больше заняты болтовней и флиртом, чем северной природой. А перламутровое море, сливавшееся с пепельно-розоватым небом, было так хорошо!

С другой стороны, водная стихия может представать в романе и в грозном своем обличье. Неслучайно она предоставляет героям французского писателя возможность для неожиданных, быстрых перемещений и исчезновений; так, следы революционеров-«бомбистов» теряются в мрачных Лахтинских болотах. Лахта, популярный в начале ХХ века дачный район к северо-западу от Петербурга, с 1963 года вошел в черту города; болота, прилегавшие к Финскому заливу, сохранились лишь частично. Леру посвящает им отдельную главу романа (четырнадцатую по счету), которая так и называется – «Болота» (в русском переводе она оказалась переименована). Достаточно детально описывая здешнюю природу (вообще-то подобного рода зарисовки встречаются в произведениях Леру крайне редко), писатель приводит также весьма впечатляющую, почти сюрреальную картину встречи Рультабийля с «дикарями» (в русском переводе она отсутствует):