Кирилл Чекалов - Популярно о популярной литературе. Гастон Леру и массовое чтение во Франции в период «прекрасной эпохи» [litres]

Из глубины болот надвигались неисчислимые стада животных. Целые эскадроны копытных, грозно выставивших свои рога подобно штыкам, толкали друг друга, чтобы поскорее выбраться на твердую землю. Многие животные передвигались вплавь; на спинах некоторых из них сидели обнаженные мужчины с распущенными до плеч – а то и плывшими по воде, подобно гриве, – волосами. Мужчины испускали воинственные крики и потрясали дубинами. При виде этого вторжения варваров Рультабийль застыл как вкопанный. Мог ли он представить себе, что всего в нескольких верстах от Невского окажется свидетелем подобного зрелища? У дикарей не было даже ремней. Откуда они взялись со своими стадами? Из какого уголка земли, из какой эпохи возникли они? <���…> Оглушительный гром катился по болотам. Тысяча крупов колыхалась, будто океан с приближением бури. Обнаженные мужчины спрыгнули на дорогу, подняли дубины и испустили гортанные крики, которые животными были прекрасно поняты. Стада выбрались из трясины и устремились к городу <���…> То было жуткое и одновременно величественное зрелище.

Известно, что жители здешних поселков в былые времена действительно гоняли скот пастись на болота, но под пером Леру вся эта картина становится грозным символом «вторжения варваров». Возможно, в какой-то степени писатель идет здесь на поводу у традиционных штампов начала ХХ века, связанных с «желтой опасностью». А может быть, это аллегория его неспособности до конца понять Россию и, шире, славянский мир – эдаких «грядущих гуннов», если прибегнуть к названию написанного незадолго до описываемых Леру событий стихотворения Валерия Брюсова. Неслучайно в романе «Странный брак Рультабийля» наш герой заявляет: «Славянская душа до сих пор остается для меня загадкой» (пер. Н. Световидовой). Так или иначе, приведенный фрагмент с его взвинченным стилем не слишком типичен для авторской манеры Леру.

Вместе с тем важно подчеркнуть, что в «Рультабийле у царя» Крестовский остров оказывается еще и локусом дачных увеселений. Рультабийль посещает открывшийся в 1870-х годах «Крестовский сад», который в романе описан достаточно подробно. Писатель аттестует это заведение как «смесь летнего театра, зимнего театра, мюзик-холла, кафешантана, ресторана и общественного сада». В нем выступают самые знаменитые труппы старого и нового света, французские певицы и танцовщицы – эта «офранцуженность» для писателя имеет немалое значение. В то же время, как подчеркивает Юлия Демиденко в книге «Из истории общественного питания в Петербурге XVIII – начала XX века», в «Крестовском саду», как и в других пригородных заведениях, уделялось самое пристальное внимание кухне, что, разумеется, было немаловажно для такого завзятого гурмана, как автор «Рультабийля».

Ресторанный Петербург со всеми его устойчивыми топосами (цыгане, музыка, водка, шампанское, черная икра) вообще занимает большое место в романе в полном соответствии с пристрастиями Гастона Леру. В романе фигурируют различные петербургские ресторации – например находившийся в доме № 13 по Малой Морской (то есть опять-таки недалеко от гостиницы Рультабийля) ресторан «Вена». Не брезгует Рультабийль и «маленьким кабачком на Лахте», совсем уж скромной ресторацией на опушке леса, где его обед сводится к тарелке щей, бутербродам и бутылке пива. Некоторые заведения упоминаются лишь мельком – например стоявший на Каменностровском проспекте «Аквариум» (в некоторых французских изданиях романа это слово напечатано с маленькой буквы).

Кроме того, в романе Леру (а также и в его публицистике) не раз упоминается «Медведь» – один из самых роскошных петербургских ресторанов, располагавшийся в доме № 27 по Большой Конюшенной улице и впервые открывший двери в 1878 году. Рультабийль впервые оказывается в «Медведе» незадолго до своего отъезда из России – гофмаршал Его Величества назначает ему здесь встречу. Но еще до беседы с царским сановником репортер замечает в зале своего знакомого, весельчака-адвоката Афанасия Георгиевича, который начинает с жаром нахваливать ресторан, его изысканную публику и его французскую кухню. Между тем внимание молодого репортера прежде всего привлекают грандиозные размеры помещения и его потолок:

Рультабийль поднял взор к громадному застекленному своду. Ему казалось, будто он очутился в здании вокзала в день приезда какого-нибудь знаменитого путешественника – ведь все кругом было украшено цветами и растениями. А на самом деле тут ждали не заморского гостя, а русского объедалу. Людоеда, не упускавшего случая заглянуть на обед к медведю.

Снова сошлемся на Юлию Демиденко: «“Медведь” одним из первых обзавелся стеклянной крышей (по проекту А. Ф. Красовского)». Точность деталей – важная особенность авторской манеры Гастона Леру. И, как это часто бывает в творчестве писателя, точность сочетается здесь с обращением к литературной (а в данном конкретном случае – сказочной) традиции.

Вслед за этим Афанасий Георгиевич рассказывает Рультабийлю пару анекдотов из истории «Медведя» – один пикантный (артистка, которая на пари пробегает по залу в чем мать родила) и один трагический, на котором стоит остановиться подробнее.

В опубликованной на страницах «Матен» от 29 января 1906 года статье «Встреча Нового года» Леру, в числе прочего, повествует об имевшем место в «Медведе» в новогоднюю ночь инциденте. При исполнении «Боже, царя храни» один студент, поднявшись со всеми вместе, затем оперся коленом о стул. Некий «бледный человек в черном» произносит оскорбление в его адрес; через некоторое время студент, выйдя за обидчиком в вестибюль, наносит ему «пару увесистых пощечин»; тот вначале ранит его выстрелом из пистолета в руку, а потом, вернувшись в зал, всаживает ему пулю в голову и еще четыре в грудь. «Лицо и манишка убийцы залиты кровью, – сообщает Леру. – Кто-то пробил ему бутылкой голову. И это его спасает – его принимают за пострадавшего. Его уводят». Но очень скоро все присутствующие обретают полнейшее спокойствие и как ни в чем не бывало продолжают ужинать.

Статья «Встреча Нового года» была воспроизведена в уже известном нам сборнике «Агония царской России», а в «Рультабийле у царя» соответствующий сюжет оказался вложен в уста Афанасия Георгиевича. Окровавленный «человек в черном» назван в романе «кровопийцей»; так возникает намек на вампирический сюжет (мотив, который в дальнейшем будет подробно артикулирован в романной дилогии Леру «Кровавая кукла»). Финал трагедии сохранен без изменений: после жуткого убийства посетители ресторана как ни в чем не бывало продолжают есть, пить и веселиться, попросту прикрыв тело скатертью.

Речь идет о реальном и достаточно известном случае, описанном во многих газетах; стараниями газетчиков история стала обрастать различными подробностями. «Человек в черном» – это отставной офицер Оконев; по версии газеты «Новое время», студент (по фамилии Давыдов) не просто дал обидчику пощечину, но ударил его плашмя шпагой по шее. Еще одну деталь, подтверждающую присутствие при этом событии французов, приводит «Петербургская газета»: