Кирилл Чекалов - Популярно о популярной литературе. Гастон Леру и массовое чтение во Франции в период «прекрасной эпохи» [litres]

Новелле предпослан следующий эпиграф: «Посвящается генералу Дубасову, который только что сумел избежать бомбы, брошенной в него в Таврическом саду». Имеется в виду покушение на Федора Васильевича Дубасова, имевшее место за месяц до публикации рассказа, 2 декабря 1906 года (как и в случае с предыдущим покушением, Дубасов отделался ранением). Герой новеллы, Алексей Михайлович Григорьев, восемнадцатилетний студент Инженерного училища и сын скромного московского торговца, становится невинной жертвой трагических «диких дней» (Андрей Белый). Отец и сын, опрометчиво предположив, что пламя революции уже начало затухать, отправляются на прогулку по Пресне и натыкаются на патруль; солдаты находят у Алексея листок бумаги с текстом революционной песни, принимают его за прокламацию и арестовывают студента, грубо оттесняя его отца; Григорьев-старший вместе с женой пытается отыскать сына и по прошествии недели обнаруживает его замерзший труп. Разумеется, украдены и шуба, и шапка, и часы, и золотой крестик, и портсигар, и пенсне. Убитый горем отец обращается к генералу Дубасову за разъяснениями; адъютант Дубасова излагает свою версию случившегося – Алексей якобы оказался арестован по недоразумению, был отпущен на свободу и погиб по трагической случайности – «шальная пуля настигла его в тот момент, когда он выходил из участка». Однако мать Алексея безмолвно разворачивает перед офицером студенческую куртку сына – в ней четырнадцать пулевых отверстий и окровавленный разрез от удара штыком… Рассказ обрамлен французским переводом «Казачьей колыбельной», выполненным Мишелем Каннером в 1885 году; ее заключительные строки приобретают в рассматриваемом контексте чрезвычайно актуальный характер:

Для газетного варианта новеллы (как и для финальной части колыбельной) характерен отчетливый религиозный акцент. Леру счел нужным подчеркнуть, что революционеры выходят на баррикады с иконой и не испытывают ненависти к врагу – как мы уже видели, этот же мотив (невероятное долготерпение, кротость и благочестие русского народа) слышится и в других публицистических произведениях писателя.

В роман «Рультабийль у царя» новелла «Баюшки-баю» введена в сокращенном виде и приобретает совершенно новое звучание. Здесь история трагической смерти студента оказывается вложена в уста его отца – теперь это не торговец, а чиновник по фамилии Матаев. Леру уточняет обстоятельства ареста молодого человека – «солдаты расстегнули куртку, вытащили из кармана блокнот и обнаружили в нем оттиск рабочей песни, опубликованной журналом “Сигнал”. По безграмотности солдаты песню приняли за прокламацию и арестовали моего сына». Издававшийся К. Чуковским журнал действительно обладал достаточно резкой политической направленностью и был закрыт по решению суда в 1906 году. Из романной версии полностью изъят эпизод беседы отца с адъютантом Дубасова, как и вся связанная с безутешной матерью линия; зато усилены в полном соответствии с романной эстетикой Леру макабрические подробности: тело студента застревает на самом краю огромной ямы, куда сваливают трупы; «на его разложившемся лице была написана жуткая мука».

И самое главное: итог трагического происшествия не имеет ничего общего с благочестивым финалом «Баюшки-баю». Снова процитируем русский перевод романа (с нашими коррективами):

Я поклялся отомстить. Сорок восемь часов спустя я предоставил себя в распоряжение революционного комитета. Не прошло и недели, как в поезде Киев-Петербург был убит Туман, на которого, говорят, я был похож и который являлся одним из агентов киевской охранки . Убийство осталось нераскрытым. Мне достались документы Тумана <���…> Я был заранее обречен на смерть и мечтал только об одном: чтобы мое истинное лицо не раскрыли до убийства Требасова! Я с величайшим наслаждением убил бы его собственной рукой! Но это право было предоставлено другому, и я мог только помогать…

Итак, Матаев-Туман под влиянием пресненских событий оказывается в стане заговорщиков.

Тем самым Леру в очередной раз реализует столь часто встречающийся в его произведениях (да и в массовой литературе в целом) мотив смены идентичности. И это весьма знаменательно: со временем истинный смысл событий Первой русской революции отодвигается для творца «Рультабийлианы» на второй план; теперь он мыслит в первую очередь как мастер авантюрного повествования, так что московское восстание интересует его главным образом в качестве красочного материала для остросюжетной интриги. Эта тенденция еще более ощутима в романе «Черные невесты», о котором речь впереди.

Но прежде приведем еще один любопытный пример использования в тексте романа публицистики Леру. В эпизод заключительной поездки Рультабийля в Царское Село Гастон Леру ввел (с небольшими коррективами) фрагмент своего очерка «В Царское Село». Очерк впервые появился на страницах газеты «Матен» 10 апреля 1905 года; затем он был перепечатан в книге «Агония белой России» под измененным названием «Ты видишь эту спичку? Это император». В русском переводе восстановлено первоначальное заглавие, при этом русская версия несколько сокращена по сравнению с оригиналом; наконец, в подготовленном Жилем Костá новом издании «Агонии белой России» (1978) другое название очерка – «В Царское Село».

Процитируем вначале очерк, а затем новую версию того же пассажа, которая приводится в «Рультабийле у царя»:

«Падает снег. Какая скорбь в этом бесконечном однообразии белого могильного савана! Наши сани мчатся пустынной дорогой по бескрайним, немым просторам и мертвые руки елей тянутся к нам. Деревенский пейзаж под своим белоснежным покровом печален, как траурная процессия. Изредка попадаются на пути обледенелые избушки, маленькие как могилы. Нигде нет никаких признаков жизни, и только санный бег, только лошадь с дымящейся грудью разрывают этот мертвый пейзаж».

«Деревенский пейзаж… унылый, как уныла и сама ночь… бескрайний пейзаж… бесконечное однообразие и уныние! Небольшой экипаж мчится по безлюдной дороге, и черные руки елей тянутся к нему.

Встав со скамьи, Рультабийль глядит окрест себя: “Боже ты мой! Да ведь тут всё выглядит не менее печально, чем траурная процессия!”

Изредка попадаются на пути обледенелые избушки, маленькие, как могилы. Нигде нет никаких признаков жизни, и только быстрый бег, только лошадь с дымящейся грудью разрывают этот мертвый пейзаж».

Интересно, что в оригинальном тексте статьи (но не романа!) за процитированным фрагментом следовала отсылка к Гоголю: «Здесь лучше понимаешь отдельные страницы Гоголя, здесь предстают перед вами “Мертвые души”». Отечественные переводчики сочли возможным эту отсылку выбросить. Кроме того, не исключено, что здесь имеется аллюзия на один из романов Понсона дю Террайля, действие которого происходит в России (из цикла «Воскресший Рокамболь», том «Проклятая гостиница», глава 4): «…кибитка (в оригинале «телега». – К.Ч. ) всё мчится по снегу, запряженная тройкою лошадей (в оригинале «лошадей с бубенцами». – К.Ч. ). Сосновые леса тянутся за пустынными равнинами; болотистые пустоши сменяют их. Нигде не видно ни холма, ни возвышения. На всем пространстве, которое может охватить глаз, тянется бесконечная белая равнина, и только сосны чернеют на ней») (в оригинале «ели». – К.Ч. ).