Кирилл Чекалов - Популярно о популярной литературе. Гастон Леру и массовое чтение во Франции в период «прекрасной эпохи» [litres]

Между тем события романа «Рультабийль у царя» разворачиваются вовсе не зимой; в другом месте Леру отмечает, что действие происходит незадолго до белых ночей (то есть скорее всего в мае; на прудах уже цветут кувшинки); гуляя по городу, Рультабийль с состраданием глядит на облаченных в тулупы – за неимением другой одежды – мужиков. С учетом смены сезона сани заменяются писателем на экипаж , бесследно исчезает белоснежный покров , – но странным образом сохраняются обледенелые избушки. Идет ли речь всего лишь о недосмотре автора? Или нескладная «история с хронологией» является проявлением своеобразного программного лукавства?

Последнее предположение подкрепляется весьма примечательным эпизодом с душевными терзаниями Требасова. «Московский тиран» осуждает себя за кровавый финал пресненских событий (пресловутый приказ «истреблять всех, оказывающих сопротивление, никого не арестовывая»); он страдает от ночных кошмаров и под влиянием снотворного вдруг начинает бредить – а точнее, большими кусками цитировать статьи Леру, включая и упоминавшийся выше эпизод с «московской Девой»:

Московская молодежь погибла! Совсем еще молодыми отправились они в народ, на заводы… и нигде по всей огромной России они не увидели ничего, кроме слез, и повсюду слышали стоны… Теперь они погибли. Вокруг их трупов не слышно даже стонов и плача, потому что те, за которых они отдали свою жизнь, не смеют даже плакать!

Надо прямо сказать, позднее сочинение Леру Les Ténébreuses (события книги разворачиваются в 1916 году) не принадлежит к лучшим произведениям писателя. Тем не менее весьма примечателен сам факт повторного обращения Леру к теме русской истории на закате своего творчества (с марта 1906 года автор книги никогда не бывал в России).

Роман печатался в виде фельетона на страницах газеты «Матен» с 12 апреля по 20 июля 1924 года; отдельное (двухтомное) издание было опубликовано Жюлем Талландье годом позже. Название романа в готовящемся в настоящее время к печати в издательстве «Престиж-Бук» переводе звучит как «Черные невесты», хотя возможен, на наш взгляд, и другой вариант «Темные силы». Как пишет Э.С. Радзинский, «на политическом жаргоне того (предреволюционного. – К.Ч. ) времени “темными силами” именовались Распутин, царица и приближенные к ним лица», – а речь в книге Леру идет главным образом именно о последних. Однако, сознавая спорность такого варианта, в этой книге мы сохраняем перевод «Черные невесты».

Рекламируя роман, некоторые французские газеты утверждали, что он основан на личных впечатлениях автора. Это утверждение верно лишь в некоторой степени. Действительно, Леру повторно мобилизует свои воспоминания о России, где-то повторяется (колоритное описание барахолки на Щукином дворе – важном торговом центре Петербурга), в отдельных случаях даже припоминает кое-какие упущенные в «Рультабийле у царя» подробности (например, ресторан «Поплавок» у стрелки Васильевского острова). Виды Петербурга дополнены красотами озер Финляндии и Выборга, а также Каменного острова. Но предреволюционной России Леру, удалившийся в свое «прекрасное далеко» на берегу Бухты Ангелов, не знал и знать не мог, поэтому он активно прибегает к разнообразным источникам.

В «Черных невестах» Леру явно ставит себе целью написать серьезный исторический роман – не случайно в текст вводится ряд постраничных сносок, где указывается на историческую достоверность приводимых деталей. Автор добросовестно приводит цитаты из публикаций историков и журналистов – например, он ссылается на опубликованную в февральском номере 1917 года журнала «Меркюр де Франс» статью русско-французского журналиста и писателя Владимира Бинштока (автора выпущенной в 1917 году книги о Распутине), а также на работы о старообрядцах историка Церкви А. С. Пругавина. Весьма тенденциозную книгу долгое время жившего в России малоизвестного литератора и переводчика Леозона Ле Дюка «Современная Россия» (1854) Леру также считает вполне надежным источником по развращенным нравам, якобы царившим в русских монастырях (исключительно женских; по поводу мужских Ле Дюк настроен вполне благожелательно).

В дело идут также репортажи корреспондента газеты «Ле Тан» в Петербурге, автора многократно переиздававшейся книжечки «Последний Романов» Шарля Риве; не забыта и петербургская газета «Речь» – Леру приводит оттуда цитату касательно совместных купаний Распутина с дамами ради «укрощения чувственных страстей» и демонстрации умения владеть собой.

Но, несмотря на всю эту солидную базу, при чтении романа создается впечатление, что «в отсутствие Рультабийля» петербургский текст Леру утратил ощущение достоверности. Вместе с юным сыщиком из романа исчезли и стремительный темп повествования, и столь хорошо знакомый читателю по другим произведениям Леру юмор; стереотипы популярного романа выглядят в «Черных невестах» тяжеловесно, приобретают самодовлеющий характер. К такого рода клише следует отнести в первую очередь «финскую идиллию»: влюбленные герои, Великий князь Иван (?) и прекрасная Приска (полуфранцуженка, полуитальянка; сказывается пребывание Леру в приграничной Ницце!) бегут на живописное озеро Сайма, где ведут достойную Адама и Евы естественную жизнь (которую, увы, нарушает появление Распутина со свитой «черных невест»).

В романе немало кровавых, натуралистических сцен, что обусловливает восприятие героями всего происходящего как агонии царского режима, совсем в духе известного фильма Элема Климова: «Всё прогнило, всё залито кровью на этой земле! У нас не осталось никаких надежд!.. куда ни взглянешь, везде одни преступления!» Заводя речь о столь характерном для России XIX века явлении, как телесные наказания, Леру идет куда дальше Софи де Сегюр с ее знаменитой сценой показательной порки в романе «Генерал Дуракин» (1863). В одной из глав второго тома книги Приска присутствует при сцене истязания кнутом несчастной монахини. Писатель считает уместным в связи с этим привести большую цитату из старой книги Жермена де Ланьи «Кнут и русские» (1853), где детально описано применение в России телесных наказаний. Вот эта цитата – нетрудно заметить, что она вполне созвучна излюбленной писателем поэтике хоррора, о которой речь пойдет в следующей главе:

Кнут со свистом рассекает воздух, опускается и обвивает тело жертвы, как бы охватывая ее железным обручем. Хотя члены жертвы надежно закреплены, она вся содрогается, словно по ней пропустили электрический ток. Палач снова берется за кнут и продолжает действовать тем же манером – столько раз, сколько ударов кнутом присудили жертве. Когда удар кнута приходится на выступающие части, плоть и мышцы оказываются буквально рассечены на кольца, как при порезе бритвой; ну а если удар придется плашмя, тут уж хрустят кости; в этом случае плоть не порублена, но измолота, сплющена, кровь фонтанирует отовсюду; жертва зеленеет, синеет, как разложившийся труп…