Николай Богомолов - Разыскания в области русской литературы XX века. От fin de siecle до Вознесенского. Том 1. Время символизма
- Название:Разыскания в области русской литературы XX века. От fin de siecle до Вознесенского. Том 1. Время символизма
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Новое литературное обозрение
- Год:2021
- Город:Москва
- ISBN:9785444814680
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Николай Богомолов - Разыскания в области русской литературы XX века. От fin de siecle до Вознесенского. Том 1. Время символизма краткое содержание
Основанные на обширном архивном материале, доступно написанные, работы Н. А. Богомолова следуют лучшим образцам гуманитарной науки и открыты широкому кругу заинтересованных читателей.
Разыскания в области русской литературы XX века. От fin de siecle до Вознесенского. Том 1. Время символизма - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Не будем специально подчеркивать, что именно здесь является общим для вкусов и пристрастий серебряного века (хотя бы самое начало — Достоевский, Владимир Соловьев и Ницше), а что сугубо индивидуально, — все это совершенно естественно. Но отметим способ мышления перечислениями, списками. За пятнадцать лет до Возлинского в такую же игру с Русловым играет Михаил Кузмин, перечисляя в одном письме, чего он не любит (молочных блюд, золота и бриллиантов, Бетховена, синего и голубого цвета, игру в шахматы и сырых овощей), а в другом — что любит (Уайльда, Рабле, Моцарта, военный оркестр на воздухе, кошек и павлинов и спать под мехом без белья) [1142]. Списками другого рода, коллекционерскими, оперирует и сам Руслов в письме к М. А. Цявловскому: «…посылаю Вам заказной бандеролью маленький Тифлисский гостинец — брошюрка, изданная здесь в 1920 г., о Теплякове, его имя не чуждо имени Пушкина и потому, хотя сама по себе она и несерьезна, место ей в Вашей Пушкиниане; думаю, что в Москве нет ни одного экземпляра этой брошюрки. Нашел здесь кое-что занятное по Пушкину и из старых изданий, и из времени отсутствия связи Грузии с Россией, — это: 1) Никогда еще до сих пор не напечатанные анекдоты про А. С. Пушкина, собрал З. В. Вазарин. Тифлис, 1917 г. 2) Егорашвили. Две революции (Медный Всадник Пушкина и 12 — А. Блока), Тифлис, 1923 г. 3) № 1 журнала „Ars“ за 1919 г. со статьей Харазова „Сон Татьяны“ (опыт толкования по Фрейду), Тифлис, 1919 г. 4) К. Бегичев. Пушкин на Кавказе (1799–1899 г.г.). Тифлис. 1899 г. 5) Кавказская поминка о Пушкине, составлена Вейденбаумом и Величко, изд. газеты Кавказ. Тифлис, 1899 г. 6) Гаевский. Пушкин в лицее и лицейские его стихотворения, оттиск из „Современника“ за 1863 г. Из автографов Пушкина здесь ничего не слышно, хотя я полагаю, что таковые здесь, ввиду пребывания Пушкина и в самом Тифлисе и вообще на Кавказе должны были бы быть. Вместо Пушкинских автографов нашел здесь автограф Чайковского — романс „Ночевала тучка золотая“, целиком написанный его рукою с посвящением и подписью с датой…» [1143]
Как кажется, в этих перечислениях выявляется тенденция, характерная для начала интересующей нас эпохи, то есть для 1890-х и 1900-х годов, — стремление как можно шире забросить сети, чтобы потом иметь возможность выбрать то, что так или иначе будет организовывать все искусство в его дальнейшем развитии. В пределе тут должно лежать представление о том, что в 1910 году описал Вяч. Иванов: «Пафос первого момента составляло внезапно раскрывшееся художнику познание, что не тесен, плосок и скуден, не вымерен и не исчислен мир, что много в нем, о чем вчерашним мудрецам и не снилось, что есть ходы и прорывы в его тайну из лабиринта души человеческой, только бы — первым глашатаям казалось, будто все этим сказано! — научился человек дерзать и „быть как солнце“, забыв внушенное ему различие между дозволенным и недозволенным, — что мир волшебен и человек свободен» [1144]. Конечно, здесь необходима оговорка, что для людей подобных тем, о которых мы говорим, то есть не для творцов, подобное сознание было ограниченным и реализовывалось только на низших уровнях жизнестроительства, на уровнях освоения предшествующей культуры и первичной ее классификации.
Второе, что следует отметить, — пристальный интерес к культуре, так или иначе связанной с модернизмом, при этом довольно безразборчивый. Вот два характерных фрагмента. Возлинский о визите к Анастасии Цветаевой: «…она только стихи Марины Ив<���ановны> читает и любит, а мне этого вообще мало: а Вы? а Ахматова? а Ходасевич? а Асеев?» [1145]. Напомним, что Ходасевич и Асеев в это и чуть-чуть более позднее время осознают себя как непримиримые враги не только с точки зрения идеологической, но и как поэты [1146]. Единственно, кто не вызывает особенной симпатии, — имажинисты, проецирующиеся на крайний футуризм: «Настроение такое, что требуется вновь здоровое, на понятном русском языке, без скандала, без вывертов, без трюков, без желтых кофт и облаков в штанах. Читатель сильно „поправел“ (если все эти Шершеневичи, Мариенгофы, Кусиковы и tutti quanti — „левые“), и ярлыков ему уже не надо» [1147]. И Руслов следом за пушкинианой и автографом Чайковского перечисляет редкости из своей современности: «…множество автографов Бальмонта; неизвестное стихотворение Брюсова 1896 года, автограф, посвященный какой-то здешней даме; интересное письмо Гумилева; и, наконец, три письма на литературные темы Блока, но последние недосягаемы из-за церберства их теперешнего владельца» [1148]. Да и в переписке с Кузминым он явно выпрашивает (а возможно, даже и покупает) его автографы — окончание «Картонного домика» и почти цельный цикл «Мудрая встреча», а был обещан еще и «Вожатый». В 1917 г. он пишет жене Брюсова, Иоанне Матвеевне: «…я уже давно собираюсь заехать к Вам <���…> чтобы выкупить у Вас обещанных Вами портретов Пушкина работы Сомова <���так!> (Вы, надеюсь, не забыли про это?) и взять тетрадь со своими стихотворениями, которые Валерий Яковлевич уже давно, наверное, проглядел и весьма сурово раскритиковал, а также и свой альбом для автографов, куда Валерий Яковлевич хотел что-нибудь начертать, и мой экземпляр „Семи цветов радуги“, тоже оставленный мною для подписи Валерием Яковлевичем» [1149]. Столь же настойчиво и Возлинский просит у Волошина письма, стихи, даже акварели.
Но стоит отметить, что как только речь заходила о художественных явлениях, явно выходивших за границы серебряного века (конечно, в том представлении, которое складывалось о нем у Руслова и Возлинского, а они, без сомнения, различались), характеристики этих явлений лишались почтительности и становились временами очень резкими. Так, Возлинский описывает Волошину московскую литературную жизнь в подробностях не только почти официальных (что выходит, что не может по каким-то причинам осуществиться, что планируется и пр.), но и в интимно ставших ему известными: «Читаю на прошлой неделе в „Известиях“ объявление: выходит № 1 журнала „Возрождение“ — авторы: Зайцев (!), Василий Каменский (на днях держал экзамен в Политехническом музее на гения! Честное слово. Публично! Так гласила афиша), Шебуев и т. д. и, между прочим, Макс. Волошин. А рядом: „будет помещена трилогия и роман Н. Ярославцева“. А надо Вам знать, что этот Ярославцев безграмотнейшая личность, бывший цирковой атлет и теперешний спекулятор. Он пишет рóманы, с ударением на рó. Он же хозяин предприятия. С ним я познакомился случайно. Думали мы, чтобы он дал денег, коих у него много, а мы — группа тут, — издали что-нибудь порядочное, привлекши кого надо. Но оказалось, что Ярославцев хочет непременно поместить свои рóманы. От такого соседства мы — люди маленькие, неизвестные, — поспешили подальше. С другой стороны, Вы — настолько крупное имя, что Вам, пожалуй, не страшно никакое соседство» [1150]. Руслов же выплескивал свою накопившуюся злость на тифлисских литераторов: «Вообще здесь царит самый махровый национализм, в самом дурном смысле этого слова, и ненависть к России и русским страшная; сами же грузины в большей своей части глупы, грубы и наглы, самомнение необычайное, Тифлис — это пуп земли и центр мировой культуры. Все мировое искусство и в подметки не годится грузинскому. Диапазон такой: у художников грузинских — вот Веласкез был, а теперь я; поэты — была божественная комедия Данте, а теперь я создал поэму; когда-то Шекспир создал мировую драму, а теперь наш… какой-нибудь „швили“ написал трагедию, которая даже лучше Шекспира… Не думайте, что преувеличиваю, ни на иоту, а если Вы скромно начинаете отстаивать Шекспира или Данта, то на Вас лезут с кулаками. Поголовная мания величия!» [1151]
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: